Полесские священники Котовичи

(черевачицкая ветвь)

Антоний Котович

   В газете "Литовские Епархиальные Ведомости" (1876 год, № 51) был напечатан некролог па поводу смерти умершего 13 ноября 1876 года православного священника Антония Котовича. Этот некролог, вероятно, написал кто-то из его сыновей (скорее всего, редактор газеты Иоанн Котович, скрывавшийся под псевдонимом "Х"). Приведем ту газетную статью в слегка сокращенном виде.

   "Антоний Онуфриевич Котович родился 6 марта 1811 года, накануне, так сказать, отечественной войны, в селе Черевачицах Кобринского уезда, в котором священствовал и отец, дед и прадед покойного. Отечественная война принесла много беспокойства семейству священника Онуфрия Котовича - отца покойного, так как близ самой церкви и усадьбы священника есть, а в то время была лучшая переправа через Мухавец, соединявшая две большие дороги "гостинцы" из Кобрина в Брест, лежавшие в этой местности неподалеку от реки, из которых двигались разноплеменные войска. 16 июля утром сражение, неожиданно начатое генералом Тормасовым с саксонцами под Кобрином, в 6 верстах от Черевачиц, и окончившееся полным поражением саксонского корпуса, сильно встревожило семейство священника. Мать с детьми, в числе которых был и покойный Антоний, бежала к своему отцу в село Сехновичи; дом и имущество были разграблены проходившими партиями войск. Дома остались: отец покойного Онуфрий и дед Петр. Оба они сильно пострадали от неприятеля: Онуфрию саксонцы жестоко избили спину за то, что он не хотел дать от церкви ключей, которые лежали тут же под камнем, при малой церковной двери, где были нанесены ему побои, а Петру один солдат, из партии австрийцев, нанес саблей рану в голову; рана, может быть, и могла бы иметь печальный исход, если бы не оказал ему помощь один из австрийских докторов - галичанин родом; - после того Онуфрий, по настойчивому требованию отца, должен был уйти к своему семейству в село Сехновичи, где был уже распространен печальный слух об убиении оставшихся в Черевачицах и отслужена панихида.

Слева направо: Павел Михаловский, Никанор, Иоанн, Василий, Фома, Юлиан Котовичи.

   На неожиданно появившегося в Сехновичах Онуфрия, одетого в крестьянскую сермягу, все смотрели как на жильца, пришедшего из загробного мира. Но чувство радости сменилось серьезною заботливостью дать помощь избитому и подавленному болью Онуфрию, - плечи у него оказались черными от побоев. Несколько времени заботливого ухода восстановило его здоровье. Между тем саксонцы после поражения под Кобрином и австрийцы - под с. Городечной ушли отсюда, Тормасов [должно быть - адмирал Чичагов. - А.И.] с русскими войсками двинулся к Минску, а в эти местности стали наезжать русские партизаны; спокойствие восстановилось, и в октябре месяце семья священника возвратилась домой. Пережитые впечатления этой войны живо сохранились в фамилии и не раз бывали предметом оживленных разговоров и воспоминаний. Домашнее воспитание покойный получил в строго церковном духе; отец и дед покойного отличались глубокою привязанностью к церкви и ея установлениям, образцовым знанием церковного устава и церковных напевов и старались передать это своим детям. Но тогдашними обстоятельствами дети священников, в большинстве случаев, общеобразовательным наукам обучались в светских школах и затем, кто из них желал - поступал в духовные семинарии. Покойный о. Антоний с братом Василием с успехом окончил шестиклассное Брестское уездное училище и в 1829 году поступил в Литовскую семинарию, в Жировичах, для изучения курса богословских наук; в семинарии, как видно, покойный шел в ряду первых учеников. 1831 год - время польского мятежа - отразился на семинарии: постоянное движение войск через Жировичы, частое совершение ими пред чудотворною иконою Божией Матери молебствий, к чему приглашались ученики семинарии, и затем закрытие семинарии и обращение зданий ея под военный госпиталь, развлекали внимания учащихся и наконец прекратили на некоторое время учение.

   В 1832 году покойный окончил семинарию с аттестатом первого разряда и ему предстояло назначение в духовную академию, но отец покойного воспротивился этому назначению, и в академию был отправлен, если не ошибаемся, товарищ его, Ильдефонс, после - Ксенофонт Говорский, известный редактор "Вестника Юго-Западной России". Тогда же, в присутствии консистории, последовало официальное соглашение между покойным и его отцом на коадъюторство первого при Черевачицкой церкви. А. Котович был рукоположен в 1835 г. в священники, в помощники к отцу. В 1841 г. умер отец, и А.Котович становится настоятелем Черевачицкой церкви. С 1849 года - Кобринский благочинный.

   (...)Одновременно с польскими школами и другими манифестациями появились прокламации к духовенству и народу. Покойный в половине ноября 1861 года получил то и другое с приложением речи, произнесенной будто бы в том же году в Холмском греко-униатском соборе, в которых дело воссоединения и деятели оного, как покойный митрополит Иосиф, выставлялись в самых черных красках, и в которое превозносились подвиги якобы мученичества пресловутой Мокрины Мечиславской и подобно ей вымышленных и действительно существующих лиц. (...) Тревожный 1863 год прошел благополучно для благочиния: в одном только приходе повстанцы излили злобу над беззащитными крестьянами. Покойный о. Антоний 11 мая снова получил из почты письмо, угрожающее "немедленною карою пред трибуналом ойчизны", если он не прекратит своей зловредной деятельности. (...) С ослаблением мятежа покойный стал хлопотать о закрытии Крупчицкого и Збироговского почти бесприходных костелов, находившихся в благочинии, об обращении самих костелов в православные церкви и (...) об изъятии из Збироговского костела, даже по обращению его в церковь, статуи Спасителя с растущими будто бы на голове волосами, чему верил народ; такое ходатайство имело полный успех. (...) О его деятельности на пользу народного образования в приходе - деятельности бескорыстной и неутомимой, в духе православия и русской народности, сделан верный отзыв в статье "Очерк хода грамотности в Черевачицком приходе до 1865 года", в газете "День" 1864 года, № 16. Заметим здесь кратко, что, благодаря хлопотам покойного пред администрацией и влиянию на народе, подорваны и сами собою закрылись польские школы, заведенные помещиками Ш. и З.; вновь открыты, под его наблюдением, школы в дер. Суховчицах и Листовках, закрывшиеся только после заведения Черевачицкого народного училища, устроено народное училище в с. Батче, отделение народного училища в с. Литвинках.

   (...) Как руководитель паствы он редко опускал литургию без проповеди: вначале он проповедовал на простонародном языке, пользуясь Почаевским изданием народных проповедей, а потом проповедями на малорусском языке В.Гречулевича, в том и другом случае он делал исправления применительно к духу и потребностям прихожан; но со временем заведения школы в приходе, он стал говорить народу поучения понятным русским языком; после него осталось множество проповедей".

   У Антония Котовича и его жены Юлиании Ивановны Кунахович (1814-1907) было пять сыновей-священников, которым мы посвятим отдельные статьи. Три дочери пастыря вышли замуж за священников: Мария (1834-1920) - муж Иоанн Григорович, священник Брестского кафедрального собора; Юстина (1843-1913) - муж Павел Михаловский, священник в Черевачицах; Елена (1847-1903) - муж Василий Красковский, священник в Левкове. А две дочери - Агафья и Александра - остались незамужними. Кроме того отец Антоний воспитывал осиротелых детей своего брата Василия. О волчинской ветви рода Котовичей мы поговорим отдельно.

   Отметим для генеологов и биографов, что Онуфрий Петрович Котович родился в 1778 году. Он и его жена Мария Железовская имели сыновей Антония, Василия и дочерей Феклу Курганович, Евдокию Лясковскую (?-1882). В некрологе много интересных фактов о войне 1812 года, о восстаниях 1831 и 1863 годов. Но самое интересное - это сведения о существовании до 1863 года на Полесье довольно многочисленных сельских польских школ, которые содержали местные помещики. Этот вопрос, а также процесс руссификации образования и православной церкви после восстания 1863 года практически не изучен.

Иоанн и Николай Котовичи

   В статье "Два юбилея в жизни протоиерея Иоанна Котовича"¹ профессор В.Черепица подробно описал жизнь и деятельность старшего сына Антония Котовича. Добавим только, что в молодости, работая учителем Кобринского духовного училища, Иоанн Антонович Котович (1839 - 1911) собирал полесский фольклор для извесного издания Петра Гильтенбранда "Сборник памятников народного творчества в Северо-Западном крае" (1867 год).

   Нам мало известно о дочерях Иоанна Котовича - Марии и Екатерине. А его сын Борис Котович был в 1905 священником в городе Ново-Вилейке под Вильной.

   Яркой личностью был другой сын - Николай, архитектор и известный деятель русского движения в межвоенной Польше. Николай Иванович Котович родился 25 ноября 1875 года в Вильно. В 1894 году окончил Виленскую гимназию, где учился вместе с Василием Шверубовичем - будущим знаменитым мхатовским актером Качаловым.Сыновья самых известных в Вильне православных священников были, возможно, друзьями. Далее оба учились в Петербурге. В 1899 году Николай Котович закончил Петербургский институт гражданских инженеров, получив диплом инженера с правом проведения строительных, дорожных и землемерных работ. Будучи техником Санкт-Петербургского градоначальства, он построил в городе 14 доходных домов, деревянные церкви в дачном поселке Вырица и селе Карташевском. До 1922 года жил в России, проведя в ряде местностей землемерно-урбанистические работы. В 1922 году прибыл в Пинск, руководил строительным и землемерным бюро в Пинском и Дрогичинском уездах. Провел измерение и парцеллирование несколько десятков дворянских имений. В 1927 году переехал в Брест, где некоторое время занимал дожность городского архитектора, а потом руководил строительным и землемерным бюро, занимался частной архитектурной практикой. 8 мая 1934 года Николай Котович неожиданно скончался. Его похоронили на Тришинском кладбище в Бресте (могила на кладбище нами, к сожалению, не обнаружена).

   Будучи нескрываемым монархистом, в служащие бюро принимал исключительно единомышленников. Являлся активным деятелем Русского благотворительного общества и Русского национального объединения. Живя в Пинске, вел широкую и глубоко законспирированную деятельность, возглавлял тайную монархическую организацию, существовавшую тогда в городе и руководимую из Парижа генералом Кутеповым. После переезда в Брест Котович прекратил активную политическую деятельность, занимаясь исключительно своим бизнесом, причем удачно. Увы, мы мало знаем о его архитектурной деятельности в межвоенный период. Известно лишь, что Николай Котович был архитектором и строителем здания русской гимназии в Бресте, которое, к сожалению, не сохранилось. Он имел сына, также Николая, который был геологом в Польше. Николай Николаевич участвовал в экспедициях по разведке урановой руды в Карпатах. Всю эту группу геологов немцы расстреляли при отступлении.

Никанор и Алексей Котовичи

   Третий сын Антония Котовича, которого звали Никанор, оставил весьма заметный след в истории Полесья. Во-первых, он был постоянным автором газеты "Литовские Епархиальные Ведомости", где печатались его проповеди и различные очерки. Во-вторых, в 1918 году написал известную записку министру просвещения Украинского государства о положении украинцев на Полесье.

   Никанор Антонович Котович родился 26 августа 1845 года в селе Черевачицах Кобринского уезда. Окончил Литовскую духовную семинарию в 1865 году. Далее работал учителем духовных училищ в Жировичах, Кобрине и Вильно. В 1871 году высвящен в священники Хотиславской церкви Брестского уезда. Известен о.Никанор и тем, что более 50 лет прослужил в одном приходе в Крупчицах Кобринского уезда, где построил храм-памятник в честь столетия победы в Крупчицкой битве войск Александра Суворова над повстанческой армией Кароля Сераковского. О других деталях своей жизни может рассказать сам Никанор Котович, создавший следующий любопытный документ:

Его Высокопреосвященству Высокопреосвященному
Александру Архиепископу Полесском и Пинскому

священника Никанора Котовича

Докладная записка

   20 нoября с.г. ко мне неожиданно явился незнакомый священник и (не поздоровавшись даже со мной) отрекомендовался мне новым Крупчицким настоятелем, предъявив затем указ Полесской Консистории на имя священника Павла Фалько о назначении его в Крупчицы. А на следующий день он уже перевез сюда и все свои вещи на нескольких подводах. Я же не получил никакого указа о своем увольнении (который получил из Озятской почты лишь 29 ноября) и потому даже не имел права передавать приход П.Фалько, а также давать ему помещение в своем доме, тем более, что я совершенно не был подготовлен к этому, ибо, повторяю, все сие явилось для меня полной неожиданностью.

   Из полученного впоследствии указа Полесской Духовной Консистории от 17 ноября с.г. № 12850 видно, что я уволен за штат по причине моей старости. Я предполагаю, что истинная причина моего увольнения иная. Вроде, не со вчерашнего же дня я стал стариком. Зачем же в таком случае Консистории понадобилось в столь спешном порядке изгонять меня - да еще на зиму?! Последний батрак по закону имеет право на предупреждение за несколько недель вперед о предстоящем ему увольнении. На зиму даже по судебному приговору никого не выселяют. Раз я стар, значит немощен, то из простого человеколюбия следовало бы мое увольнение произвести более гуманным образом. Правда, из указа Полесской Духовной Консистории на имя местного о. благочинного как будто следует, что мне не воспрещается пользоваться частью дома и далее. Но эта льгота не имеет никакого значения, раз я лишаюсь должности, а с нею - и всех средств к существованию, дотации, кружечного дохода, хозяйства. Эмеритуры² я получать не буду, так как я должен был помогать своим детям, находящимся в бедственном положении в Сов. России, которым я за истекшее десятилетие выслал около 2000 злот. (о чем свидетельствуют находящиеся у меня почтовые квитанции), а потому я не в состоянии был делать положенных взносов в Эмеритальную кассу. При таких условиях оставаться в Крупчицах мне с сыном, который вел мое хозяйство и который, после моего увольнения, тоже стал безработным - нет никакого смысла. Это значило бы проживать остатки своего скудного имущества. Остается лишь одно - мой сын должен искать себе где-либо работы, а я должен следовать за ним всюду, куда его закинула судьба - и это зимой, в морозы! Ибо остаться мне, одинокому на попечении своего преемника... не мало я пожил на свете, много видел, и знаю, что это значит...

   Что не старость является причиной моего увольнения видно еще из того, что в Полесской епархии до сего дня священствует один достойный иерей, который даже на несколько лет старше меня и которого за его долголетнюю службу не только не изгоняют, но даже наградили всеми, какие только существуют, наградами, а в сем году чествовали торжественным юбилеем. Я его наградам не завидую, я только желаю справедливости, ибо, говорю по чистой совести, такого позорного и жестокого изгнания не заслужил.

   Настоящую причину моего увольнения я вижу в следующем: 15 октября с.г. здесь, в Крупчицах, был член Консистории протоиерей И. Бекиш. Уезжая, он сказал мне: "Вы здесь абсолютно ничего не сделали". И ровно через месяц последовало мое увольнение. Несомненно, сими словами он уже предрешил мою судьбу, а затем в соответствующем духе доложил обо мне и Вашему Высокопреосвященству. Но справедлив ли сей суд? Дабы Ваше Высокопреосвященство могло иметь материал для беспристрастного суждения обо мне, я сначала постараюсь дать о себе подробные сведения, а затем изложу причины, вызвавшие вышеупомянутые оскорбительные для моей чести суждения о. прот. И. Бекиша.

   Происхожу я из древнего духовного рода, предок которого "ante unionem jeszcze został kapłanem greckim".³ Такими же "kapłanami greckimi" были и все его потомки, на протяжении больше 3 столетий непрерывной чередой сменявшие друг друга в служении у Престола Божия, передавая и свято храня православные традиции даже тогда, когда некоторые из них, подчиняясь историческим условиям, зависели от униатской иерархии. Сие явствует из хранящихся у меня документов. Вся деятельность моих предков протекала на территории нынешних Брестского и Кобринского уездов - сначала в с.Замшанах, а потом, с 1782 - в с.Черевачицах, куда мой прадед Петр был назначен по королевскому указу (каковой указ с собственной подписью короля Станислава Августа и по сие время хранится у меня), и где мой отец прот. Антоний был благочинным по назначению Митрополита Иосифа Семашко.

   Другая ветвь того же рода, перешедшая в католичество, выдвинулась на военной и гражданской службе, занимая разные военные должности, до Маршалка Сейма включительно. Воспитание и образование я получил в Виленской Духовной Семинарии в ту счастливую пору, когда она достигла своего расцвета под мудрым руководительством приснопамятного Митрополита Иосифа Семашко. Из его же рук я получил 15 июля 1865 года свое первое назначение - на должность учителя духовного училища, начав в тот день свою службу в церкви. Удостоившись в сей должности нескольких благодарственных отзывов, я 17 октября 1871 года был рукоположен в священный сан, в коем состою и по сей день. Первым моим приходом был Хотислав, Брестского уезда. Недолго я там пробыл, по причине нездоровой местности, всего два года, а благодарные хотиславцы, как я мог убедиться даже в текущем году, до сих пор помнят меня за то, что я учредил в сем приходе кассу, основанную на принципах современного "мелкого кредита" (о котором в ту пору никто даже не слышал) и тем помог прихожанам освободиться от тяготевшей над ними еврейской кабалы.

   Перейдя затем в Рогозну, Кобринского уезда, и найдя там весьма ветхую церковь, я решил построить новую и стал собирать средства на эту цель. Я хлопотал всюду, где было возможно, рассылал воззвания по всей России и, после 10-летнего пребывания на сем приходе, передал своему преемнику собранный мною капитал в 3000 рублей, на каковыя средства в последствии была построена нынешняя Рогознянская церковь.

   10 октября 1883 года я по собственному прошению переместился в с.Крупчицы. Что я тут нашел? Ровно ничего, одну голую пустыню, ибо страшный пожар, случившийся годом раньше, 9 сентября 1882 года при моем предшественнике истребил здесь церковь и священнический дом, и все холодные постройки, и даже колодец. Опустошение довершили грабители, расхитившие все, что можно было и вырубившие все сколько-нибудь ценные деревья, росшие на усадьбе священника.

   Мне ничего не оставалось, как начать создавать заново все погибшее. Прихожане отказались дать мне необходимые для сего средства по причине своей бедности. Я мог бы без труда переместиться на иной, более благоустроенный приход. Но я не сделал этого, считая такой поступок уклонением от своего долга.

   Я обратился за помощью к своим родным и, получив таковую в виде некоторой суммы (впоследствии возвращенной), в течение всей наступившей зимы работал над постройкой дома и сарая - в морозы и метели, ежедневно приезжая сюда за 6 верст, из с.Рогозна, где оставалась моя семья, и трудясь лично, наравне с плотниками, которым я платил двойную плату, принимая во внимание тяжелые условия работы. К весне были готовы дом (размером 10,5х20,5 аршин, существующий доныне) и сарай (длина 42 арш., разрушенный во время войны). Я вовсе не собирался вкладывать свои средства в сии постройки, возведенные не на собственной земле, памятуя поговорку: "popow - szczyznenie ojczyzna", но, надеясь в будущем получить обратно с прихода затраченную мною сумму. С этой целью я решил передать вышеуказанные постройки в духовное ведомство.

   27 января 1886 года специальная комиссия в составе 3 мировых посредников, благочинного и др. лиц, как видно из имеющейся у меня копии акта, осмотрела сии строения, признала их отвечающими своему назначению и оценила: дом в 1750 руб. и сарай в 350 руб., предоставив мне право взыскать стоимость их с прихода. Кроме того, Комиссия признала нужным построить гумно, амбар и ледник на общую сумму 523 руб. 40коп., каковыя деньги я впоследствии получил от казны; из сих построек каменный ледник и амбар (обращенный ныне в хлев) существуют и теперь, гумно же, пристроенное к сараю, погибло вместе с ним во время войны. Все сии постройки были переданы в духовное ведомство.

   Затем мною за мой собственный счет, были построены три хлева (погибшие во время войны), сеновал (17 на 8 арш., существующий доныне) и так называемая "альтанка" (6 на 6 арш.) - летом служившая для жилья, зимой - как кладовая. Ныне она обращена под амбар. Сии постройки в духовное ведомство не были переданы и остаются моей собственностью.

   Как я уже упомянул, Комиссия предоставила мне право взыскать стоимость дома и сарая (которые были преданы в ведение духовного ведомства), а именно 2100 руб., с прихода. Но я этим правом не воспользовался и по сей день - ибо вскоре после того началась постройка церкви, потребовавшая значительных жертв от прихожан. Потом мне не хотелось портить своих отношений с прихожанами, более того, что в ту пору я пользовался относительным благосостоянием. Уходить из Крупчиц никуда не собирался, и уверен был, что никто не помешает мне дожить свой век в своем доме, ибо в то время еще живы были слова Виленского архиепископа Макария: "если священник трезв, честен, исполнителен - то сам Архиепископ Макарий ему ничего не сделает". Эмеритура мне была обеспечена. Дети мои, один за другим окончившие высшие учебные заведения, получили прекрасные места на государственной службе и их совершенно не интересовало то незначительное - не более их двухмесячного жалования - наследство, которое представляли возведенные мною строения. Посему я предполагал со временем завещать их церкви. Но разразилась война, затем революция, я потерял почти все свое имущество, дети мои сами стали нуждаться в моей помощи, наконец, меня самого теперь изгоняют из моего собственного дома. Я теперь вынужден со всей силой отстаивать - в случае надобности даже перед судом - свои права на вознаграждение за произведенные мною затраты на возведение перечисленных строений, ибо они составляют единственное мое имущество и, лишившись его, я на закате своих дней остаюсь нищим.

   Возвращаюсь назад. Как я уже упомянул, во время пожара 9 сентября 1882 года сгорела Крупчицкая церковь. Богослужение совершалось в ветхой и маленькой приписной церкви, стоявшей на самой окраине прихода, и куда я 11 лет ездил во все воскресенья и праздничные дни за 5 верст по непролазной дороге. Надо было строить новую церковь. Вновь, как и в Рогозне, я стал собирать средства. Почти 10 лет продолжались мои хлопоты, увенчавшиеся блестящим успехом: приняв во внимание историческое значение Крупчиц (здесь 6 сентября 1794 года произошло сражение Суворова с ген. Сераковским), русская казна ассигновала 23 000 руб. на построение каменного храма - памятника. А вместе с дополнительными ассигновками и пожертвованиями прихожан и частных лиц сия сумма возросла почти до 30 000 руб. Академики Бенуа и Жубер составили прекрасный план (впоследствии по сему плану была построена церковь при царском дворе в Беловеже), и в 1891 году началась постройка, при которой недобросовестный подрядчик, к сожалению, допустил ряд злоупотреблений. Я не стану здесь подробно рассказывать о сем, ибо в свое время представил в Полесскую Духовную Консисторию доклад по сему делу. Скажу кратко, что я повел с этим подрядчиком энергичную борьбу, не взирая на то, что он пользовался мощной поддержкой ряда влиятельных лиц, вплоть до Начальника края - Виленского генерал-губернатора. Борьба эта казалась безнадежной - я был один, а против меня - все. Я даже получил указ об удалении с прихода. Но "Не в силе Бог, а в правде". Я до сих пор остаюсь на месте, а из моих гонителей никого уже нет на свете. Подрядчик вынужден был считаться со мной, умерить свои аппетиты и добросовестно относиться к делу. Я целых три года проводил ежедневно на постройке, наблюдая за ней, забыв на это время о всех личных делах. Без большого преувеличения можно сказать, что каждый кирпич в сей церкви был посажен под моим наблюдением и не моя вина, если не все злоупотребления мне удавалось предотвратить. Последствия коих теперь служат лишь мишенью плоских шуточек о.о.И.Бекиша и П.Фалько: "вы здесь абсолютно ничего не сделали", или "что это, в вашу церковь из пушек били?". Пусть сначала сами попробуют создать что-либо подобное, а тогда критикуют других.

   Церковь была построена, она имела лишь самую скудную утварь. Много вещей было пожертвовано, по моим просьбам, разными лицами, из коих отметим здесь о.Иоанна Кронштадтского.

Могила Никанора Котовича в д. Чижевщина. Фото Анатолия Бензерука

Мои прихожане, эмигрировавшие в Америку, вспомнили на далекой чужбине о своем родном храме и собрали на украшение его почти 1000 долларов; на сие деньги были куплены 2 пары металлических хоругвей - лучших, какие только нашлись в Петербургских магазинах, такой же запрестольный крест и выносной образ с киотом, прекрасно написанный по особому заказу.

   Кроме того, масса вещей приобреталась на церковный счет, так что, например, к началу войны в Крупчицкой церкви имелось до 15 комплектов облачений. Каждые 4-5 лет производился ремонт церкви, стоивший сотни рублей - красилась масляной краской крыша, исправлялась штукатурка, белились стены и т.д.

   Таким образом, перед войной Крупчицкая церковь стала одной из самых благоустроенных в епархии. Но война, как и повсюду, нанесла ей огромный ущерб. Все наиболее ценные вещи, эвакуированные в Россию, там и погибли. Менее ценные, оставшиеся в церкви, были разграблены. Уцелело лишь то, что я, вместе с церковным старостой, в последнюю ночь пред отъездом в беженския скитания, под громом пушек и при свете зарева пожаров, закопали в землю на кладбище - паникадило, подсвечники, богослужебные и метрические книги и разныя мелкие вещи.

   Здание церкви, в последний раз ремонтировалось в 1912 году, также сильно пострадало - как от отсутствия ухода, так и от разрушений, причиненных войной. Так, немцы, устроившие в куполе наблюдательный пункт, выбили в нем все 8 окон, крыша во многих местах оказалась пробитой пулями. Поломаны были все замки. Пол под куполом, где через разбитые окна проникали дождь и снег, сгнил. Не было ни утвари, ни облачений, ни книг. Надо было все создавать заново. Но на какия средства? Все мои прихожане, за исключением 4 семейств, поголовно выехали в беженство. Из 6 деревень Крупчицкого прихода три сгорели совсем, а четвертая - наполовину. Когда я, в июне 1918, с первым же беженским эшелоном вернулся обратно - то не узнал местности. Где были деревни, там рос лишь саженный бурьян, все поля поросли молодым лесом - и нигде не было людей. Мне с женой пришлось несколько месяцев прожить в холодном и протекавшем сарае - ибо мой дом, занят был евреями, которых немцы выселили из Бреста. Питались мы лишь грибами и лебедой, да раз в неделю получали 3 фунта хлеба. Немцы поручили мне заведование Крупчицким, Рогознянским, Озятским и Бульковским приходами. Понемногу стали возвращаться беженцы - обнищавшие, голодные, больные. Не найдя своих домов, они скучивались, где попало, по несколько семейств в уцелевших хатах, сараях, землянках, шалашах. Вспыхнула эпидемия тифа. Ежедневно меня требовали в разные места - напутствовать, хоронить. Случалось в один день, переходя из хаты в хату, напутствовать десятки тифозных больных, покрытых паразитами, в самой невозможной обстановке. Так продолжалось почти три года. Меня Бог хранил, и я ни разу не заразился. За треба⁴ давали кусочек хлеба или несколько картофелин. Нашествие большевиков в 1920 году снова разорило приход. Медленно, с невероятными усилиями, прихожане начали строиться, распахивать поля, обзаводиться инвентарем. О ремонте церкви в ту пору нечего было и думать. Я позаимствовал из менее пострадавших церквей необходимые вещи, на свой собственный счет забил досками 4-аршинные окна в куполе, заменил сгнивший пол в церкви новым, который обошелся мне около 100 злотых.

   Постепенно прихожане стали оправляться и вот в 1926-1927 годах приступлено было к сбору средств (собрано было 1200 злотых) и к ремонту. Была покрашена вся церковная крыша, а где надо, то и починена, исправлена осыпавшаяся штукатурка, частью побелены стены, также произведены некоторые более мелкие работы. К сожалению, смерть мастера, а затем разразившийся вскоре мировой кризис, прервали работы. Но главнейшее все-таки было сделано. С тех пор прошло 9 лет. Время делало свое. Снова встал вопрос о ремонте. Необходимо произвести следующие работы:

   1) Заменить старую, уже проржавевшую крышу, новой, из оцинкованной жести (которой, по приблизительному подсчету потребуется около 700 листов).
   2) В некоторых местах заменить дощатую подшивку под крышей - новою.
   3) Вставить 8 новых окон в куполе.
   4) Исправить штукатурку, которая осыпается вместе с гнилым кирпичом, положенным недобросовестным подрядчиком.
   5) Побелить все стены - снаружи и внутри.
   6) Починить в некоторых местах пол.
   7) Устроить ограду вокруг церковного погоста.
   8) Приобрести хотя бы один колокол.

   О более мелких работах и нуждах не упоминаю. Кроме того, у псаломщика нет никаких построек, а священничские - недостаточны.

   Средства нужны большие, а где их взять? Приход мал и было ему явно не под силу содержание такой большой и дорогой церкви, задуманной не как обычный приходской храм, но как храм-памятник.

   Уже несколько лет тому назад я просил Консисторию освободить Крупчицкую церковь от непосильного для нея налога в 14 злотых ежемесячно - или хотя бы уменьшить его, дабы иметь возможность собрать какие-нибудь средства для ремонта. Вместо этого Консистория по инициативе б.благочинного А.Самойловича разрешила года 4 тому назад произвести в день Вознесения Господа сбор по епархии на ремонт Крупчицкого храма. Я был против этой меры, так как знал, что сбор мало даст. Тем не менее, он был произведен и, я знаю, в некоторых приходах дал даже по несколько злотых, кои были отосланы в Консисторию. Крупчицкая церковь этих денег до сих пор не получила. Вначале я ждал, надеясь на то, что Консистория сама заметит находящиеся у нея чужие деньги и перешлет их по принадлежности - известно вроде, что бухгалтерская часть в Консистории находится в образцовом порядке, так что малейшая недоимка немедленно влечет за собой "протесты". Затем, в своем рапорте от 12 июня с.г. за № 162 на имя и.о. благочинного, пересланным последним в Консисторию, я сделал достаточно ясный намек на это дело. Результатов никаких не последовало. Ныне я прошу Ваше Высокопреосвященство назначить расследование по сему делу, дабы деньги, принадлежавшие Крупчицкой церкви и предназначенныя благочестивыми жертвователями исключительно на ремонт ея, а не на какие-нибудь иные цели были, наконец, переданы по назначению.

   В поисках средств для ремонта, я остановился на мысли продать находящуюся на священнической усадьбе ольховую рощу и выручку обратить на Божье дело. Рощу эту я в продолжение 53 лет охранял, нередко с опасностью для здоровья и даже жизни - в темные ночи, в метели и морозы, в непогоду, по колени в снегу, а однажды в 2 часа ночи на меня там напала стая разъяренных собак, от которых я едва успел спастись на дереве. Подвергался опасности и от воров. Считаю уместным привести здесь несколько строк из письма моего сына Алексея Н., столь милостиво принятого несколько лет тому назад Вашим Высокопреосвященством и получившего тогда еще более милостивыя обещания относительно меня: "Живо представилось, как полвека тому назад "теребили" мы топориком сливы, вишни, оставляли прямые, нормальные. Потом тем же манером - мне восьмой год, Володе десятый - стали прилагать свою силушку к кустам ольшины за прудом. Опять отсекали все кривые, оставляли жизнеспособные; быстро пошло оно в рост... А теперь... Не лучше ли тогда было, полвека тому назад, и эти прямые ольшинки и дубки подсечь под самый корешок, оставить заболоченное поле, не осушая его рвами... тогда бы милю прошел"...

   О таком своем проекте я упомянул в вышеуказанном рапорте. Прошло некоторое время и вдруг является ко мне некий господин Шапиро, рекомендуется "поверенным Консистории" и предъявляет мне письмо с просьбой разрешить подателю сего осмотреть ольху, растущую в Крупчицах.

Тип полешука с трубой. Рис. А. Лозицкого

Подписано: "с любовью Прот. И. Бекиш". Через неделю снова является "служащий Консистории" господин Айзенберг с точно таким рекомендательным письмом. Оба они усиленно убеждали меня согласиться на продажу рощи, а моему сыну они (а также и третий "поверенный", приезжавший позже) усиленно советовали поступить на службу в Консисторию, рисуя самые заманчивыя перспективы ("Вы думаете, что наш Владыко все знает, что у него делается в Консистории?") и обещали свою протекцию. Разумеется, мой сын как уважающий себя человек отверг эти неприличные предложения.

   Еще через пару недель приехал и сам о.прот. И.Бекиш [будущий митрополит всея Америки и Канады Иреней.- А.И.] в сопровождении вышеупомянутого третьего "поверенного". Осмотрев в течение двух часов церковь и усадьбу, о.прот. заявил мне: "Рощу мы вырубим и продадим". На вопрос же, куда пойдут вырученные деньги, о.прот. ответил: "от 30 до 70% - в пользу Консистории, остальные же - на местныя нужды". Я, конечно, стал протестовать против такого "дележа" (я полагаю, что лицо, занимающее столь высокое и ответственное положение, ничего наобум не говорит и 70% не случайно были названы), указав на многочисленные нужды церкви и причта, коих, впрочем, и сам о.прот. не отрицал, сказав несколько раз: "Я вижу, что если сделать здесь все, что надо, то и 10 таких усадеб не хватит", и, в конце концов, сказал мне - уже без всякой любви: "Вы здесь абсолютно ничего не сделали". А ровно через месяц явился сюда уже новый настоятель (в сопровождении четвертого "поверенного", какие предложения он привез - не знаю, ибо мой сын выгнал его из дому, дабы сей еврей не был свидетелем позорного изгнания одного иерея другим).

   Я признаю, что формально Консистория имеет право так поступить. Но морально я прав. Ведь эта роща создана исключительно моими 50-летними трудами и заботами. Я мог бы участок, занятый ею, отвести, например, под сенокос - и ежегодно с минимальным трудом получать значительный доход, которого с избытком хватило бы на приобретение дров. Я имею полное право (моральное) продать эту рощу в свою пользу. Но я этого не требую вовсе. Я хочу, чтобы мои труды пошли на дело Божие, на благоустройство созданного мною храма, который я, уходя из жизни, хочу покинуть в возможно благолепном и застрахованном от разрушения виде. И мои прихожане единомысленны со мною, заявляя: "батюшка пожертвует ольшину, а мы - свой труд", обещая бесплатно произвести потребные лесные работы и доставку на рынок. А это дало бы не одну лишнюю тысячу. Ныне они исполнились недоверием (да и откуда быть доверию, если "поверенный Консистории" оценивает дуб, стоящий 30-40 злотых в... 4 злотых!) и отправили делегацию в Староство, прося защиты. Приезжавший 9 декабря сего года чиновник из Староства смотрел рощу - как старую, так и молодую и заявил, что она берется в ведение Комитета по охране лесов.

   Не для самовосхваления, но для самозащиты напомню еще, что я одним из первых в епархии учредил церковно-приходскую школу; что я учредил народную библиотеку, насчитывающую около 1500 названий; что по моим ходатайствам русским правительством ассигновано было несколько сот тысяч рублей на осушку здешней местности; что по моим ходатайствам крестьянский банк помог моим прихожанам на исключительно льготных условиях приобрести продававшееся здесь имение Нееловичи; что по моим ходатайствам произведена была на льготных условиях комасация крестьянских земель в Крупчицком приходе.

   Заметим, уже после войны, когда 12 лет тому назад Полесская Духовная Консистория предписала мне передать Крупчицкую церковь католикам, то лишь я отстоял ее от сей передачи.

   А когда Римско-католическая Курия предъявила судебные иски к большинству церквей Полесской епархии, к кому тогда обратилась Полесская Духовная Консистория? Пусть она разыщет в своем архиве указ за № 9294 от 25 сентября 1929 года на мое имя. Там она прочтет следующее: "По благословению Его Высокопреосвященства, Высокопреосвященнейшего Александра Архиепископа Полесского и Пинского и в исполнении словесного распоряжения, Духовная Консистория предлагает Вам оказать свое содействие в защите интересов Православной Церкви в Польше" и т.д. И я по мере сил оказал сие содействие, передав Консистории книги и документы с данными о нескольких десятках церквей; потом еще дополнительно посылал некоторые материалы.

   Забыли упомянуть, что и перед войной я точно также отстоял Крупчицкий приход от намерения католиков построить здесь костел - переписку о чем (в копии) я своевременно выслал в Консисторию - для сведения.

   Свой пастырский долг выполнял со всем усердием; во все воскресные и праздничные дни произносил проповеди собственного сочинения, коих я составил несколько сот; многие из них были напечатаны. За всю мою службу не было ни одной жалобы на меня от прихожан.

   В моем приходе нет ни одного сектанта. А что касается так называемых "безбожников", то когда они узнали о моем изгнании, то очень многие, возмущенные сей несправедливостью, подписали прошение за меня и стали ходить в церковь, что меня весьма утешило в моей скорби, ибо, значит, сохранилась еще в их душах искра Божия.

   Да и не только они возмутились - то же самое засвидетельствую о местном католическом обществе во главе с ks. dziekanem.⁵ Г-н Кобринский Повятовый Староста ("wszystka ludność katolicka oburzona")⁶ и оставил печать в моем распоряжении, присовокупив, что он представит все дело Г-ну Воеводе. И все это делалось не только без какой-либо моей агитации, но даже и без моего ведома, что, конечно, не откажутся подтвердить вышеупомянутые лица.

   Предоставляю Вашему Высокопреосвященству судить - действительно ли я "абсолютно ничего не сделал", и не нанес ли сими словами о. прот. И. Бекиш моему пастырскому и человеческому достоинству оскорбления, тем более тяжкого, что оно повлекло мое изгнание; оскорбления за которое я его, безусловно, мог бы привлечь к суду.

   P.S. После написания настоящей докладной записки я получил указ Полесской Духовной Консистории с разными угрозами по моему адресу. Я догадываюсь, из какого источника родились сии угрозы... Но ведь защита интересов церковных и своих, защита своих прав, защита своей чести - не есть бунт. А насилие не изгоняемый учиняет, но изгоняющий. Сопротивления распоряжения Вашего Преосвященства нет никакого. Я только пользуюсь принадлежащим мне месячным сроком для устройства своих дел. Я не виноват, что о.Павел Фалько так поторопился приехать сюда - даже еще до получения мною указа об увольнении.

   Консистория угрожает лишить меня сиротского надела и помощи от духовенства. Что же она хочет, чтобы я, подобно многим моим собратьям, страждущим под игом безбожной советской власти, вышел на папереть и просил милостыню? Но кого это запятнало бы? Во всяком случае не меня. А что касается моей души - то вверяю ее Судии Праведному и Милосердному.

14 дек.1936 г.             Священник Никанор Котович.

Крупчицы

ГАБО ф.2059, оп.2, ед.хр.163, л.32-39.

   Никанор Котович жил по принципам Божией Правды. До революции в силу своей принципиальности отказался от звания протоиерея. Обладая уникальным чувством долга и справедливости, он всеми силами помогал своим прихожанам: организовал в Крупчицах школу, павленковскую народную библиотеку и т.д.

   О. Никанор был не только церковным, но по-настоящему и общественным деятелем, а также совестью православной церкви. А Полесская Духовная Консистория так жестоко и несправедливо с ним поступила. В 30-е годы прошлого века польские власти, видя, какое безбожие царит в полесском селе (благодатная почва для коммунистической идеологии) в виду пьянства, аморальности и лихоимства православных священников, вынуждены были поддерживать на Полесье православную церковь. Поэтому сам воевода Костка-Бернацкий выступил в защиту кристально честного и авторитетного среди полешуков отца Никанора, и это дало результат:

18.ХII.1936 г.          Его Высокопревосходительству Господину
Полесскому Воеводе в Брест-над-Бугом.

    В связи с письмом Вашего Превосходительства от 14 декабря № BPW 192/14-а любезно сообщаю, что 15 декабря бывший настоятель штатного филиала в Крупчицах священник Котович Никанор обратился ко мне с просьбой о назначении на должность священника в Крупчицах его родственника (внука) Михаловского Николая, теперешнего настоятеля прихода в Рогозно Кобринского уезда, который обязался окружить св.Котовича подобающей опекой, а также обеспечить ему дальнейшее существование.

   Склоняясь к Вашей просьбе, решением 17 декабря № 1736 перевел настоятеля прихода в Рогозно св.Михаловского Николая на должность настоятеля филиала в Крупчицах, а назначенного в Крупчицы св. Фалько Павла - на должность настоятеля прихода в Рогозно.

Архиепископ Александр.

ГАБО ф.2059, оп.2, ед.хр.163, л.12.

   Немного прожил Никанор Котович под опекой внука своей сестры Юстины и умер 1 апреля 1938 года. Его похоронили рядом с женой возле построенной им Крупчицкой церкви.

   Женился Никанор Котович 22 сентября 1871 года на дочке священника села Остромечево Олимпиаде Львовне Романской (4.03.1853 - 22.12.1925). Они имели трех сыновей и одну дочь. Сын Владимир родился 25 июля 1877 г. в Рогозно. Окончил Петербургский университет, скорее всего, юридический факультет. До революции был секретарем Петербургской судебной палаты. В 30-е годы жил в СССР.

   Младший сын Зиновий родился в 1892 году в Крупчицах. Окончил химический факультет Петербургского университета. После революции жил вместе с отцом в Крупчицах, где вел его хозяйство. После войны работал в геологической лаборатории в Ленинграде. Умер в 70-е годы.

   Дочь Лидия родилась 15 декабря 1887 года в Крупчицах. Окончила Высшие Бестужевские курсы. После революции жила в Ленинграде, работала библиотекарем, умерла в 60-е годы.

   Средний сын Алексей стал известным историком. Алексей Никанорович Котович родился 17 ноября 1879 года в деревне Рогозно Кобринского уезда. Окончил Петербургскую духовную академию. За созданный на архивных материалах труд "Духовная цензура в России 1799-1855 гг." (Спб., 1909) Петербургская духовная академия считала молодого ученого достойным степени магистра богословия, но Священный Синод, в виду отзыва епископа Феофана, постановил, что сочинение Котовича по своим основным взглядам на духовную цензуру и опубликованным в нем фактам является несоответствующим церковно-иерархическим интересам. Большинством в пять голосов против четырех Синод отменил постановление духовной академии. Однако, Академия наук за этот труд присудила исследователю золотую медаль и денежную премию. Другие, изданные отдельными книгами, труды Алексея Котовича: "К вопросу о духовной цензуре" (Спб, 1905); "Церковные вопросы в недалеком прошлом" (1907); "К судьбе проекта духовно-судебной реформы в семидесятые годы" (1914). Перед самой революцией Алексей Котович работал помощником делопроизводителя в канцелярии Государственной Думы. После революции жил в Ленинграде, где работал в университете на кафедре философии. Написал докторскую диссертацию, но не успел ее защитить. Вместе с женой Антониной Востоковой погиб от голода в блокадном Ленинграде в феврале 1942 года. Их сыновья, Валериан и Анатолий, погибли на фронте под Ленинградом в августе 1941 года.

Братья Романские

   Жена Никанора Котовича Олимпиада Львовна происходила из древнего рода униатских и православных священников Романских. Ее дед Антон Романский (1780-?) был греко-католическим священником в селе Лебеда Лидского уезда, а отец Лев Антонович Романский (1821-1880) уже православным священником в селе Лыщицы Брестского уезда. Сын последнего Леонид Львович Романский родился 8 августа 1856 года в соседнем селе Остромечево. После окончания в 1877 году Литовской духовной семинарии работал надзирателем Жировичского и Виленского духовных училищ. После смерти отца в 1880 году рукоположен в священники Лыщицкой (позже Остромечевской) церкви. Его женой была Александра Анатольевна Адамович (1860-?). Они имели двух сыновей - Николая (1882-?), Сергея (1884-?) и двух дочерей - Веру (1891-?) и Нину (1893-?).

   Хотя Никанор Котович являлся одним из выразителей украинской идеи на Полесье, однако его оба племянника Николай и Сергей стали лидерами белорусского движения на Берестейщине. Этому способствовали и белорусские корни рода Романских, и то, что местные православные священники были носителями белорусской идеи (в духе Михаила Кояловича). В их семьях на Полесье родились такие видные деятели белорусского движения, как Петр Кречевский, Сергей Павлович, Всеволод Игнатовский, Федор Имшеник... Последний, кстати, родился не в Хотиново, а в Хотиславе, где одно время священствовал Никанор Котович. Однако эта типографская опечатка кочует из энциклопедии в энциклопедию.

   Николай Романский учился в Литовской духовной семинарии, где тогда существовали белорусские кружки, а позднее - в Юрьевском университете, в котором, наверно, подружился со своим земляком из соседних Токарей, будущим белорусским историком Всеволодом Игнатовским. Вскоре Николай Романский, как и Игнатовский, продолжает учебу в Петербургском университете.

   В 1907 году при университете был основан "Кружок для научного изучения Гродненской губернии", ставивший перед собой следующие цели:

   1) изучение этнографических границ и "племенного состава" населения Гродненской губернии в связи с его бытом, языком и обычаями;
   2)    геолого-почвенное и палеонтологическое изучение Гродненщины;
   3) исследование истории края по неизданным литературным источникам и археологическим памятникам;
   4)   изучение флоры и фауны;
   5)   экономические и статистические исследования.

   Кружок опубликовал одно небольшое издание, но широко развернуться не смог. Руководителем кружка был как раз Николай Романский. В конце 1910 года газета "Наша Ніва" опубликовала следующее поздравление:

   "Правленіе "Кружка научнаго изученія Гродненской губернии при Пецербургском университете" віншуе шаноўную Рэдакцію беларускай газэты "Наша Ніва" с чэтырохлетняй гадаўшчынай".

За прэдседацеля Н.Романскій."

   Кто входил в состав этого кружка? Конечно, его ближайший друг и соратник по созданию сельских народных библиотек Евгений Хлебцевич, писавший под псевдонимом "Халімон с-пад пушчы". С третьей годовщиной создания "Нашай Нівы" газету поздравила следующая группа петербургских белорусов: "Н.Романскі, Е.Хлебцевіч, Пранук, Ластоўчык, Шаўлоншчык, Варонка, Грыневіч, Стэцкевічук". Можно предположить, что это и есть ядро кружка по изучению Гродненской губернии, в который входили известные белорусские деятели - Франтишек Умястовский, Вацлав Ластовский, Иосиф (Язеп) Воронко, Антон Гриневич, Феликс Стецкевич. Неясно нам, кто такой Шавлонщик?

   Николай Романский создал павленковские библиотеки в родном Остромечево (библиотекарь местный учитель Антон Зенкевич), в Крупчицах (библиотекарь его дядя Никанор Котович) и других селах южной части Гродненской губернии. Издал вместе с Сергеем Босяковым (наверно, это псевдоним Сергея Романского) брошюру "Как открыть в деревне бесплатную народную библиотеку-читальню" (Брест-Литовск, 1909).

   Кроме того, Николай Романский являлся одним из самых активных корреспондентов "Нашай Нівы", где печатался и под собственной фамилией, и под псевдонимами и криптонимами "Nemo", "N.N.", "N.", "Н.Н.", "Н.", "P."... Он написал в газете и статью по медицинской статистике. Так что его можно считать одним из первых белорусских статистиков. Романский также выступил с предложением печатать в "Нашай Ніве" для крестьян статьи на юридические темы, знакомить их с законами и давать им юридические консультации. Позднее в газете, а особенно в издаваемых ею "Беларускіх календарах" стали появляться такие статьи, никем не подписанные. Возможно, их автором был как раз выпускник юридического факультета Петербургского университета Николай Романский.

   Неизвестно, как сложилась его дальнейшая жизнь. Вероятно сгинул в вихрях мировой и гражданской войн.

   Его младший брат Сергей Романский родился также в Остромечево. Учился в гродненской гимназии. Позднее закончил лесной институт в Петербурге. Он также являлся активным корреспондентом "Нашай Нивы". Первая его заметка в газете появилась в 1909 году. Сергей Романский писал в основном статьи на темы повышения агротехнической культуры белорусского крестьянина, которые подписывал или собственной фамилией, или псевдонимами и криптонимами "С. Закута", "С.З.", "З." (возможно и другими). Последнее о нем известие - лесничий в 1914 году в Брестском уезде. В 1915 году (вероятно, вместе с отцом) эвакуировался вглубь России, или ушел на фронт.

Фома и Юлиан Котовичи

   Второй сын Антония Котовича Фома родился в 1841 году.Окончил Литовскую духовную семинарии в 1863 году,а через три года был рукоположен в священники церкви села Андроново Кобринского уезда (в пяти верстах от родных Черевачиц). В 1872 году, поменявшись приходами с отцом, стал служить в Черевачицах. В 1881 году о.Фома стал настоятелем прихода в селе Береза Кобринского уезда, а в 1889 году - в местечке Дивин того же уезда. В 1901 году Фома Котович перестроил Дивинcкую церковь по проекту своего племянника Николая Котовича, молодого архитектора из Петербурга. Умер Фома Котович в 1919 году. Как и брат Никанор, думал о благосостоянии своей паствы. Братья боролись за мелиорацию Полесья. Известны несколько их писем властям на эту тему. Приводим два из них.

Его Высокопревосходительству Господину Министру Государственных Имуществ.

Литовской Епархии, Гродненской губернии,Кобринского уезда Священников церквей Дивинской, Успенской и Пятницкой, Хобовичской, Новоселковской, Верхолеской и Крупчицкой.

ПРОШЕНИЕ

   Летом 1891 года. Г.г. Инженеры прошли и нивелировали все пространство болот в пределах вверенных нам приходов с целью проведения среди наших Полесских болот 52-х верстный канал от Дивинского озера Любань до Днепровскобугского канала по р. Тростянице, впадающей в р. Мухавец с левой стороны ниже плотины № VI Савицкой. По заявлению Г.г. Инженеров падение вод в этом направлении признано достаточным для осушки всех сопредельных означенному каналу болот.

   Известие о прорытии канала в означенном направлении встречено было нашими прихожанами и всем народонаселением нашего Полесья искреннею благодарностью Правительству и помещице имения Дывин Г-же Ягмин за их жертвы на это дело. Действительно, 52-х верстное прорытие канала из озера Любань в вышеозначенном направлении имеет чрезвычайно важное и благодеятельное значение на благосостояние прихожан вверенных нам приходов.

Петропавловская церковь в дачном поселке Вырица под Петербургом. Архитектор Николай Котович

Болота в этом направлении занимают целые десятки верст в длину и ширину; пастбища и сенокосы все почти под водой, и в мокрые годы остаются без всякой пользы для землевладельцев. Для нескольких возов сена-осоки крестьянин со своим семейством должен по пояс в стоячей и гнилой воде работать все лето и осень. От того у нас вечно тифозные и другие простудные болезни; от того же и вечная грязь и нищета в нашем народе. Крестьянин, наш прихожанин, заброшенный среди болот редко посещает церковь. В мокрые годы, а также весною, осенью, часто и зимой невозможно и нам пастырям, посещать прихожан и влиять на них пастырским собеседованием и заведением школ; от того у нас еще много неграмотного народа.

   При постепенном увеличении народонаселения у нас уже замечается недостаток удобных для обработки земель; при осушке же наших болот освободится от излишней влаги много удобной земли, а это будет великим благодеянием для нашего крестьянина землевладельца. Сами крестьяне сознают это и сами уже задумываются проводить канавы от предполагаемого канала к своим землям для осушки смежных болот.

   Прорытие означенного канала будет иметь благодеятельное влияние на положение причтов наших церквей, так как при этом осушится много причтовых болотных земель.

   Таково благодеятельное значение для всего нашего Полесья от прорытия вышеозначенного канала.

   В настоящем 1892 году предполагаемыя и всеми крайне ожидаемые работы по прорытию означенного канала по осушке наших болот не начинались. Дело столь важное замедлилось вследствие бесплодной переписки между Начальником Брест-Литовского Отделения Ковенского Округа Путей Сообщения и самим правлением Ковенского Округа Путей Сообщения. Посему, в виду чрезвычайно благодеятельного значения для народонаселения нашего Полесья прорытия канала из Дивинского озера Любань по р. Тростянице до р. Мухавца, осмеливаемся всепокорнейше просить Ваше Высокопревосходительство обратить милостивое внимание на наше прошение и сделать свое зависящее распоряжение о ускорении работ по осушке наших полесских болот и о направлении канала из озера Любань по Тростянице до р. Муховца; и о таковом благом распоряжении почтить нас уведомлением.

Дивинской Успенской церкви Священник Фома Котович
Дивинской Пятницкой церкви Священник Симеон Бегаллович
Новоселковской Свято-Михайловской церкви Священник Платон Станкевич
Верхолеской Свято-Николаевской церкви Священник Иосиф Карнатовский
Крупчицкой Церкви Священник Никанор Котович
Священник Хобовничской церкви Михаил Григорович

1892 г. Декабрь 30 дня
м. Дивин

- - -

Милостивый Государь Виктор Генрихович!

   В настоящей бедственном положении наших прихожан, крестьян-земледельцев м. Дивина, окрестных сел и деревень южных, полесской части Кобринского уезда Гродненской губернии, мы решились обратиться к Вам с просьбою о помощи. Наши крестьяне-земледельцы немного имеют удобной для землепашества земли, потому что кругом расположены обширные, в несколько десятков тысяч десятин болота. В последнее время при сильном приросте населения, урожай наших пахотных земель не смотря на усиленное удобрение, даже в урожайные сухие годы, не в состоянии прокормить местное и окрестное население, привозной хлеб и жизненные продукты доставляются нам из г. Кобрина и других вокзалов и торговых пунктов. В дождливые годы, как прошлый и настоящий 1913 г., урожай хлебов и картофеля на наших полях от мочи и воды погиб и пропал.

За камышом. Рис. А. Лозицкого

Теперь население наших мест уже с осени покупает привозной хлеб и продукты. Главную поддержку и подспорье в своем хозяйстве крестьяне имели в больших сенокосах и скотоводстве. В сухие и средние годы болотные сенокосы скашивались почти все и там же на ближайших островах складывались в стоги, чтобы зимою по льду свозить домой на корм скоту. До настоящего времени земледельцы, пользуясь болотными сенокосами, разводили скот и избыток его сбывали в другие местности. В последние два года от беспрерывных дождей болотные сенокосы остались не убранными, крестьяне вынуждены продавать за бесценок свой скот: нечем прокормить его.

   Вся беда от излишней воды: она покрыла в настоящее море все болота и много пахотных полей; сравнялась с уровнем прокладенных почтовых и других дорог и испортила их до невозможности проехать, так что почти прервано сообщение с соседними городами и местечками. Водопроводы и каналы: Белозерский и Ореховский мелки и узки; не в силах впитать воду нашего Полесья; канавы и небольшие рвы заросли и обмельчали, - недостаточны для осушки наших болот. Мало того: из перенасыщенных водою каналов и рвов и от напора [...] воды, она изливается на соседние поля, леса и сенокосы; отчего там все гибнет и пропадает.

   Будь осушены наши полесские болота, сколько десятков тысяч десятин оказалось бы удобной луговой и пахотной землей. Скотоводство поставлено было бы на твердом основании и в привозном хлебе наши крестьяне не нуждались бы. Был бы избыток хлеба и жизненных продуктов, как было в прежние сухие годы; а теперь одно горе и [...] нашим крестьянам-земледельцам. Привозной хлеб и продукты от бездорожья поднялись в цене свыше 35-40 коп. с пуда против [...] их в Кобрине, м. Городец и других местах.

   К Вам, как Губернскому Инженеру-гидротехнику, мы обращаемся с покорнейшею просьбою: примите меры к осушке наших полесских болот. Осушка болот с устройством осушительных канав и каналов и, если можно, соединение Дивинского озера Любань с Днепровско-Бугским каналом, не говорим уже крайне необходимом для проведении шоссейной дороги из г. Кобрин в м. Дивин, значительно подняли бы благосостояние нашей местности и было бы спасительною мерою в настоящем критическом положении жителей м. Дивина и окрестных сел и деревень.

   Будьте же добры, помогите нам!

Дивинской Свято-Успенской церкви Протоиерей Фома Котович
Дивинской Пятницкой церкви Священник Игнатий Малевич

1913 год
Декабрь 23 дня
М. Дивин
Кобринского Уезда

   О пятом сыне - Юлиане Антоновиче Котовиче (1862 - 1922) известно очень мало. Юлиан учился сначала в гимназии, а затем - в Литовской духовной семинарии, которую окончил в 1884 году, а через год был назначен псаломщиком Снитовской церкви Кобринского уезда. В последние годы жизни был священником в Друскениках (ныне Литовская Республика).

   Его дочь Ольга жила в Ессентуках, у нее одно время (при переезде в Россию) проживал Зиновий Никанорович Котович.

Василий Котович

   Четвертый сын Антония Котовича родился 22 марта 1849 года в селе Черевачицы. В 1869 году Василий Котович окончил Литовскую духовную семинарию и стал, как пишет профессор В.Черепица, псаломщиком в Черевачицкой церкви при своем отце.

   В 1873 году высвящен в священники Киселевицкой церкви Кобринского уезда. В 1878 году, поменявшись приходами со своим тестем Адамом Лихачевским, стал служить в Озятской церкви Кобринского уезда. В 1885 году Василий Котович, скопив денег, покупает у помещика Николая Макарова за 10700 рублей небольшое дворянское имение Чабаевка (530 дес.) в Бездежской волости Кобринского уезда (сейчас Ивановский район). Похоже, что вскоре он уходит на пенсию и занимается хозяйственными делами в своем имении. Во время Первой мировой войны о. Василий возвращается к пастырским обязанностям, оставаясь чуть ли не единственным православным священником на Пинщине. После окончания войны был настоятелем прихода в селе Ополь, а в 1926 году перевелся в Стрельнянскую церковь, которая находилась в 5 верстах от его имения Чабаевка.

   Интересные сведения о собственной жизни во время и после войны и из истории православной церкви содержит его письмо в Полесскую духовную консисторию.

   Приведем отрывок из этого письма:

   "(...) и этот Дамоклов меч или опала изгнания из прихода висит исключительно над главами старого духовенства, т.е. современного Митрополиту Иосифу Семашко или близкого к нему по времени, которое имело величайшее счастье лицезреть его, слушать его наставления, воспитываться под его ближайшим наблюдением и руководством, который производил экзамены, назначал на приходы и постоянно твердил нам такую фразу: "Я ваш отец, а вы мои дети". И дети отвечали ему бесконечной любовью и преданностью.

   Но сей о.диакон ни единым даже словом не обмолвился о том, что такую меру наказания, как изгнание из приходов, по всякой справедливости следовало бы применить к многим и многим молодым лицам из духовенства новой формации, к которой он сам принадлежит, которое не имеет за собою решительно никаких исторических заслуг, которое появилось лишь в недавнее время и образовалось из всевозможных случайных и вовсе неподготовленных к пастырской деятельности субъектов и дельцов, некогда нахлынувших сюда целой лавою с берегов Волги, Камы, Оки, Вычегды, Сухоны и т.д., чтобы производить здесь какое-то обрусение, которое теперь на наших глазах так жестоко провалилось, которое, т.е. новое духовенство, и было главною причиною непомерного развития в здешних народных массах атеизма, баптизма, адвентизма, упадка веры и нравственности в народных массах и всяких других бед и зол, о которых в прежние времена, т.е. при Митрополите Семашко и слышно не было.

   Повторяю, сей о. диакон хранит о сем полнейшее молчание, домогаясь изгнания ненавистного ему духовенства старой формации, т.е. тех немногих уже и прямых потомков нашего древнего, славного, родового, исторического духовенства, наших отцов, дедов, прадедов и даже прапрадедов, истинных аборигенов здешнего края, имена и фамилии коих значатся нередко даже в древних летописях и др. документах 1400 годов. Сама история - этот нелицеприятный судья - свидетельствует о подвигах наших достославных предков - наших отцов, дедов, прадедов... пока вышесказанные деятели новой формации не разрушили всего созданного нашими предками, о которых даже известный английский писатель и путешественник Уоэльс, лично познавший это старое духовенство в 1860-х годах, сделал в своем описании самые наилучшие отзывы о его умственных и нравственных качествах. И не диво: в тогдашние времена даже в таких уездных городах, как Соколка, Белосток, и даже Кобрин, местечках Антополе, Иванове, сидели иереи Академики, не говоря уже о Гродне, Вильне, где их было множество. Трезвость тогдашнего духовенства была так велика, что на 150 человек его детей, бывших в начале 1860 года в Литовской Семинарии, не было ни одного пьяницы. Это истинный факт. Никто никогда не видел пьяного священника, валяющимся даже без всякой одежды в пьяном виде на улицах сел, деревень и даже в корчмах, как это было в последствие к великому соблазну людей. В среде тогдашнего духовенства, за весьма редким исключением, царили мир, любовь, взаимное уважение, доверие, взаимоподдержка, редкое нравственное благородство, честность и деликатность в отношениях. Не шлялись по приходам, как цыгане, а целые дни сидели на одних и тех же местах по 100, 200 и даже 300 лет. О наградах не думали, не гонялись и не придавали им никакого значения. Трудились и работали исключительно во имя идеи. Они во всем составляли прямую противоположность современному духовенству. Глубочайшая религиозность пронизывала их жизнь и жизнь вверенных их попечению паств. Во все воскресные и праздничные дни все церкви были тогда переполнены народом, яблоку негде было упасть. А теперь что? Оскуднение веры и благочестия. Преобладающе народ отхлынул от церкви, лишь одни старики-мужчины, да бабы иногда заглядывают в них, а если иногда приходит молодежь, то вовсе не для молитвы, а для прогулок с девчатами вокруг церкви, коих они угощают всякими сластями. Благодаря старинному духовенству и его влиянию вера, честность, правдивость и уважение к чужой собственности и вообще народная нравственность стояла так высоко, что на 100 человек прихожан едва ли было два воришки и то мелких, а теперь совсем наоборот.

   Благодаря тому же духовенству не было тогда никаких штундистов, никаких атеистов, которые теперь открыто кричат, что нет Бога, нет души, нет греха, что сама природа все создала и прочие безумные глаголы. Одним словом, совершилась величайшая катастрофа, величайшая деморализация, поголовное развращение всего нашего православного народа, о котором все говорят, все вопиют, за которое вся ответственность должна пасть исключительно на главы нового поколения духовенства, но отнюдь не на главы старого духовенства, которого осталось всего лишь несколько человек, и которого разные диаконы домогаются окончательно вытеснить, и которое, наконец, воспитало и передало в ихние руки здешний народ в таком благочестии, что б. член Государственной Думы архиепископ Евлогий в публичном ея заседании 400 с лишком депутатов свидетельствовал в своей речи, что он во всей России не встречал такого благочестивого народа, как здешний, которого он видел и в Холме, и в Яблочно, и которого он называет прямо "святым" и приравнивает к первым христианам. И я снова спрашиваю: кто же воспитал, кто дал такое прекрасное религиозное и нравственное настроение сему народу? Да, наше старое, древнее, родовое, историческое духовенство, насильственно уничтоженное, наши отцы, деды и прадеды.

Тип полешука из д. Галево возле Пинска. Рис. А. Лозицкого

За такое уничтожение и истребление сего духовенства правосудная Немезида и воздала. И не только архиепископ Евлогий, но и самый знаменитый публицист тогдашнего времени и редактор газеты "День", слава и слово которого гремели тогда, не только по всей России, но и по Западной Европе Иван Сергеевич Аксаков, вот в каких буквально словах воздал должную дань своего уважения к такой благотворной деятельности нашего старинного духовенства, как он оценил его и какой воспел ему похвальный гимн на страницах своей газеты: "какие высокие подвиги совершило ты, Белорусское духовенство, бедное, угнетенное, серое, лишенное всякой поддержки общественной и государственной, - подвиги терпения мученичества. Ты старалось уберечь и поддержать народ до лучших времен, сквозь все превратности истории и насильственно наложенную унию - предания православия и память о единстве с великою Россиею. И ты уберегло и поддержало: лучшие времена настали и оправдывается Божественное слово: претерпеливый до конца той спасен будет. Поистине, ваши подвиги безмерны, хоть они творились в тишине и во мраке, борьба была тем труднее, что вы боролись честным оружием духа, шли нравственным христианским путем к чистой цели. Хвала вам по всей России!! Только теперь вполне начинаем мы здесь познавать всего миру добро совершенного вами, все достоинства ваших дел, удивляемся вам, благословляем вас и на селе вам дань нашего братского сочувствия и участия".

   А в то самое время, когда Аксаков расточал такие похвалы вполне заслуженные нашему старинному духовенству, признавая все его заслуги, и добро, ими сделанное, хвалил его патриотизм и т.д., в это самое время в городе Вильне, по Миллионной улице, в огромном дворце Огинского, в собрании нескольких сот русской интеллигенции, среди которых находились и мой старший брат [Иоанн Котович - А.И.], также учителя гимназии Серно-Соловьевич, Шолкович, Полозов и др.знакомые, которые все видели и слышали, вдруг выступил со своею речью бывший Ковенский викарий- епископ по имени Александр Добрынин, уроженец Ярославской губернии, который с ног до головы чернил это самое духовенство, называл всех здешних священников поляками, изменниками, предателями, а потому признавал нужным немедля же по этапу отправить и выселить всех здешних священников со всеми их семьями на вечное поселение во Владимирскую губернию, а сюда призвать великорусских семинаристов. Но такая речь встретила жестокий отпор со стороны директора народных училищ Виленского учебного округа г.Садокова, и крайне недовольный Владыка Александр не медля же ушел из собрания, не преподав общего благословения.

   И так светские люди нас хвалили до небес, а духовные чернили и требовали изгнания.

   Такого изгнания требует и о.диакон, но фактической вины никакой не указывает, вероятно за то, что я не пью, не курю и в карты не играю, свою службу аккуратно исполняю. Вероятно также и за то, что я во время войны, когда все духовенство до последнего человека бежало куда очи глядят, только я один остался здесь в числе 450 000 православного населения по подсчету германцев.

   Тогда же, 1 сентября 1915 года, германский дивизион, задержавшийся в селе Липниках, зачислил меня "пастором" Лядовичско-Опольской церкви и всего мирноплененного православного населения для обслуживания молитвенных и духовных треб.

   Три года и четыре месяца не упустительно, поочередно, во все воскресные и праздничные дни совершал богослужения в храмах м.Иванова, Хомска, Мотоля, Бездежа, селах: Вавуличи, Ополь, Здитово, Спорово, Молодово, Охово, Поречье, Одрыжин, Дружиловичи и др., одновременно исполнял духовные требы с записью крещений, венчаний, погребений, отдельно по приходам, с выдачею требоисправителям копий записей на непредвиденный случай. По вызову требоисправителей ездил и для совершения богослужений в храмы, сопровождаемый вооруженным германским патрулем, невольно вызывая слезы у мирноплененных православных, встречавших и провожавших меня в подневольной обстановке.

   Веруя во всемогущество силы Божией в немощи совершающейся, все дело посвящая себя в воскресения и праздники богослужениям и удовлетворению духовных треб, отовсюду в храм прибывших богомольцев. За окончанием утрени, до и после литургии, крестил детей сотнями (26 мая 1917 года в м.Хомске 118 крестил до и после обедни), тысячи и свыше приносили общую исповедь, часто заканчивал литургийное Святое причащение богомольцев поздним вечером (14 ноября 1917 года 2200 причащалось), как было в с. Поречье, Пинского уезда, когда в 7 часов вечера вышепоказанное число причастников закончили причащаться...

   По вызову германских дивизионов, сопровождаемый вооруженным патрулем, посещал селения Минской губернии Охово, Полкотичи, Скорятичи, Лисичицы, Новоселки, Отовчицы, Чемерин, Табулки и др., где совершал обедницы и акафисты⁷, исповедовал и причащал православных, крестил детей, отпевал на кладбищах и т.д.

   Любовь и радушие православных к подневольному пастырю, воодушевляла меня на апостольско-пастырский труд учительства замкнутых духовных овец германскою неволею в неопределенном времени и положении.

   Кратко поясняю: в трехлетие и четыре месяца мирно-плена германского от 68 православных приходов крестил младенцев 2418, повенчал пар 382, погребал 791 покойников, вовсе не считаясь с денежной платою за требные и богослужебные труды, охраняя пред германцами авторитет православного исповедания и обрядов.

   1915 года 1-го сентября мирно встретил вступление германцев в наш Полесский район и 18 декабря 1918 года мирно с ними расстался, хотя, вслед за выселением из Пинского православного монастыря о.о. иеромонахов в Тересполь Забужский, германцы усилили наблюдение за "пастором" - за мною, спрашивая помещиков-землевладельцев Еленского, Скирмунта, Орды, Вислоуха и др. о моей благонадежности и о причинах невыезда в Россию.

   И так германцы не пожелали, поудержались от изгнания меня от "пастырства", что так усиленно желает и домогается о. диакон, повсеместно оповестивший о своем перемещении в Стрельнянский приход, ныне мною возглавляемый.

19.08.28 г.                                          священник Василий Котович.

С. Стрельна

ГАБО ф.2059, оп.2, ед.хр.164, л.21-24.

   В Брестском архиве был найден и такой интересный документ (ф.2004,оп.2,ед.хр.31, л.38):

Сообщаю, что православный священник Василий Котович, владелец имения Чабаевка, гмина Бездеж, Дрогичинского уезда, живущий там же, обслуживающий церковь в селе Стрельна, гм. Янов, развернул сильную агитацию среди местного населения и в окрестных селах за украинскую школу. В середине декабря 1932 года во время проповеди в церкви села Стрельна священник Котович с амвона объяснял, что сейчас можно создавать комитеты по селах, которые имели бы задание сбора подписей для декларации за создание украинских школ, в которых могли бы учить украинские учителя, при чем объяснял подробно как надлежит поступить, а кто не понимает, чтобы обращался к нему, привлекая к этому, говорил: "Мы должны стараться об учебе наших детей на родном языке и если все будут помнить о своих правах, то правительство вынуждено будет удовлетворить наши желания". Котович прочитал несколько выдержек из газеты "Русский Голос" из статьи, в которой говорилось о создании по селах упоминавшихся школ. Котович эти выдержки давал доверенным лицам, причем приказывал после прочтения передавать эти статьи другим, чтобы таким способом это сообщение было известно более широкому кругу общественности, призывал при этом тотчас выбирать комитеты и ходатайствовать перед польскими властями за указанные школы. Как следует из информации, Котович выдержки такого рода роздал в селах Микицк, Белое и Сычево, гм. Бездеж. В результате такой вырезки, полученной от Котовича, солтыс села Белое, гм.Бездеж, 11.12.1932 года собрал собрание общественности этого села, на котором был выбран комитет, в состав которого вошли жители села Белое, гм. Бездеж, Артем Юсковец (сын Андрея, 42 года), Александр Володкевич (сын Бонифация, 35 лет), Климент Шикула (сын Александра, 22 года). Этот последний подозревается в принадлежности к организации КПЗБ. Избранный комитет постановил собрать по 5 грошей от каждого на нужную для этой цели декларацию. Таким образом собрали 2 злотых и 40 грошей, но денег этих не хватило. Поэтому хотели снова собирать, но люди на это не согласились. Из-за этого ранее собранные деньги комитет возвратил населению.

   Приложена выдержка, полученная от Моисея Юсковца (сына Льва, 30 лет, жителя с. Микицк, гм. Бездеж), которая написана собственноручно Котовичем и которую вручил лично Котович Юсковцу Василию 7 или 8 декабря 1932 года.

Прилагаю: выдержку.                              Уездный комендант Г.П.
   Вл.Стругало, подкомиссар.

   Действительно, в деле имеется переписанная Котовичем статья "Школьный плебисцит" из львовской газеты "Русский Голос" (1932 г., 4 декабря, № 47). Как отметила позже полиция: "Местное население к указанной акции плебисцита, кроме нескольких шовинистически настроенных человек, отнеслась относительно пассивно и в результате к школьным властям никаких деклараций не составлено".

   Неблагонадежного батюшку польская полиция взяла под наблюдение и завела на него учетный листок (ф.2004, оп.2, ед.хр.31, л.135):

   Умер этот замечательный пастырь 29 июля 1937 года. Его племянник доктор А.Красковский написал брошюру "Памяти о. Василия Котовича",изданную в 1938 году в Варшаве.

   Внук пастыря Илья Николаевич Котович так пишет в своем письме о дедушке:

"Мой дед Василий Антониевич Котович (1848-1937) и жена его Лехачевская Александра Адамовна (1855-1925) купили имение Чабаевка в 1911 г. с перспективой на своих внуков. Но из этого ничего не получилось. У моих дедушки и бабушки было трое детей: старший Павел (1873-1926), оказался бездетный, он закончил Тимирязевскую с/х академию, был видным садоводом, во всяком случае есть фотография, когда он представлял садоводство России на Всемирной выставке в Париже в 1905 г.; средняя Евгения (1878-1914), муж князь Лоладзе (где он и его годы жизни не знаю), у них были близнецы Георгий и Виктор, увлекались военным делом, закончили училища, погибли в самом начале Первой мировой войны в Галиции, мать не пережила их смерть; младший - мой отец. В Чабаевке был большой сад и пасека - увлечение деда, но судя по ассортименту плодовых культур, здесь приложил руку и Павел, кстати, он похоронен в Волковыске.

   Мой отец Николай Васильевич Котович (1887-1941), не был священником. Он закончил Московский университет во время Первой мировой войны, проходил производственную практику в Петрограде на Пороховом заводе. Женился на выпускнице московских Бестужевских курсов Степановой Елизавете Ивановне, уроженке г. Хопра, Воронежская область. После этого они стали жить и работать в именуемом ныне Краснодаре (до 1921 г.).

И.Н. Котович с внучкой Машей, 2004 г.

   Дедушка уговорил отца вернуться в Чабаевку, тогда они еще были без детей. Все хозяйство легло на плечи отца. Дедушка не бросал священствовать и до последних дней совершал службу в двух приходах - в Стрельне и в Ополе. Надо было отдавать долги за покупку Чабаевки. Расплачивались и землей. Появились хуторяне, купившие эту землю, в обиходе их называли: Зэлэк, Снитовец, Савко и др.

   Я не однократно слышал от отца, что ему надоело хозяйничать, и когда началась война 1939 г. и стали наступать Советы, мне кажется, что он был доволен. Большинство наших родственников и знакомых убежали от Советов кто куда, а он с семьей остался. Я присутствовал при разговоре его с хуторянином, который сокрушался, что отберут землю, а отец ответил ему, что он подготовил имение Чабаевка для создания на этой базе совхоза.

   Но получилось все не так. Прежде всего отца арестовали как помещика, а мать с пятью несовершеннолетними детьми отвезли на одной подводе до ближайшей деревни без всяких средств к существованию. Жили милостынью, что подавали деревенские жители. Через некоторое время мать устроилась учительницей. Вот так нам обошлась наша Чабаевка.

   Мать умерла в 1942 г. После войны старшая сестра запросила у органов, где наш отец? Через некоторое время ее вызвали в Ивановский НКВД и сообщили, что наш отец был "уничтожен" перед отступлением из Минска, именно уничтожен без следствия и суда. Очевидно, как множество других, его расстреляли в Куропатах.

   Первая и Вторая мировые войны выбили мужское население в нашем роду, только я один остался.

   Я закончил плодоовощной факультет Ленинградского с/х института в 1955 г. в возрасте 24 года и направили меня на работу, куда бы Вы думали - в совхоз садоводческий на базе бывшего имения астронома профессора Глазенапа в районе г. Луга. Здесь я окунулся примерно в те же сады, что и в Чабаевке, и встретился с теми же проблемами. Но я не долго агрономил и поступил в аспирантуру Агрофизического НИИ. Одновременно поступил на вечерний физический факультет ЛГУ с сокращенным циклом обучения 2 года. Защитил в АФИ кандидатскую, а затем и докторскую диссертации. Стал доктором с/х наук, но с добавлением - по специальности агрономическая физика, или сокращенно - агрофизика. Сейчас я директор по научной работе фирмы, разрабатывающей полимерные пленки с особыми физическими свойствами для садоводов и крупных хозяйств".

   Илья Котович составил родословную своего рода и собирается писать об этом книгу. Вот что он пишет об истоках своего рода:

   "У меня имеется две родословные, собственноручно написанные моим дедушкой и дядей Зиновием Никаноровичем. Это старые выцветшие бумаги, не подлежащие копированию. Начинается наш род с 16 века. Указывается, что Ян Котович родился в 1570 г. и был священником греческим, когда случилась уния в 1596 г. Затем идут также священники Андрей, Ян, Евстафий и его жена Елена Новицкая, их сын Петр (1744-1817) также был священником, жена его Зелинская, и у них был сын Онуфрий".

Отметим, что в 1922 г. кандидатом в депутаты сейма от Блока национальных меньшинств в Белостокском воеводстве был "белорус Павел Котович, 45 лет, агроном". Очень похоже, что это - родной дядя Ильи Котовича. Так, в одном семействе удивительным образом переплетались украинская, белорусская и русская национальные идеи.

Александр Ильин.

¹ Статья помещена в настоящем издании. (Прим. редактора).

² Эмеритура - дополнительное пособие к пенсии, выдаваемое из специальной кассы, созданной для этих нужд.

³ Ранее единственно еще оставался греческим (т.е. православным) священником (лат. и пол.)

⁴ Треба - обряд, совершаемый по просьбе самих верующих.

⁵ ксендзом-деканом (пол.)

⁶ все католическое население возмущено (пол.)

⁷ Акафисты - молитвенные песнопения.