О летописном пьянстве кн. Святополка

В Повести временных лет под 1015 годом летописец, несколько отвлекшись от изложения деяний Святополка Окаянного, обронил: "лютѣ бо граду тому в немь же князь оунъ любяи вино пити съ гусльми. и съ младыми свѣтнїкы." [6, стлб. 140], а также сравни [ 7, стлб. 127].¹

Эта сентенция не прошла мимо внимания историков. Н.И. Костомаров отметил "слабость нравственного чувства [...] в советниках Святополка-Окаянного" [4, c. 179]. С. М. Соловьев на основе этого летописного "намека" реконструировал картину расстановки сил в борьбе за власть после смерти кн. Владимира:

"Бывшая с Борисом дружина Владимирова, бояре, старые думцы предпочитали Бориса всем его братьям, потому что он постоянно находился при них, привык с ними думать думу, тогда как другие князья привели бы с собою других любимцев, что и сделал Святополк, если обратим внимание на намек летописца о поведении последнего: "Люте бо граду тому, в нем же князь ун, любяй вино пити с гусльми и с младыми советниками". Вот почему отцовская дружина уговаривала Бориса идти на стол киевский..." [8, c. 206].

Приблизительно в том же занимательном духе толковал этот летописный эпизод историк Турово-Пинского княжества А.С. Грушевский:

"Подобно своим современникам Святополк любил шумные пиры в кругу любимцев, и летописец с плохо скрытою укоризною замечает: " лютѣ бо граду тому в немь же князь унъ, любя вино пити со гусльми. и съ младыми совѣтникы". Может быть в этих словах вылилось неудовольствие на князя, который за короткий период своего правления – унизил киевское боярство, – возвысив в ущерб значению этого последнего молодых, незнатных любимцев" [2, c. 31].

Если бы почтенные историки относились к летописи не как к фотографически точному воспроизведению событий четырехсотлетней давности, а как к литературной компиляции, вписывающейся в древнерусский литературный контекст и процесс, то, возможно, они бы обратили внимание на то, что такая же сентенция, но вне всякой связи с историческими персонажами, встречается в древнерусских сборниках "вопросов и ответов".

А.С. Архангельский [1, c. 169] в свое время сопоставлял цитату из книги Каафъ (в составе сборника XV в. Соловецкой библиотеки Казанской Духовной Академии №807) со списком XVII–XVIII вв. сборника Вопросы по отвѣтамъ.

Каафъ: "Горе тобѣ граде. в нем же царь твой оунъ. и бояре твои рано ядять.
Т<олкованiе>. По духоу град есть душа. а царь наречеться оумъ, а еже оунъ. слабъ. бояры же имѣя. и своя помыслы злы работая".
Вопросы по отвѣтамъ: "В<опросъ>. Горе граду тому, въ немъ же царь юнъ и бояре его рано пiють и ядять?
Т<олкованiе>. Градъ – человѣкъ, а царь юнъ – непостояненъ ум, а бояре его – помыслы: помышляше земная и небесное сѣмо и овамо".

О летописи А.С. Архангельский не вспомнил.

В украинском тексте Питаня и отповѣди по Борщевицкой рукописи 1713 г. под № 18 помещены похожие вопрос и ответ:

"П. Горе тому граду, в немже ц(а)ръ младъ, рано поюще и їдуще.
О. Градъ есть ч(е)л(о)векъ, серце и оумъ ц(а)ръ того, рече души и т.ла" [10, c. 18].

Несколько дальше от этих текстов отстоит контаминированный вариант из Цветника 1665 г. Московской Синодальной библиотеки № 908:

"Вопросъ. Стоит градъ дологъ, а въ немъ седитъ царь съ царицею и со вс.ми друзи, и прiиде къ нимъ высокоумливый велможа и разгнаша царя съ царицею: и разъ.жаютца любимая ево друзи, и росплачется царица, аки заклепанная голубице?"

Этот текст так и просится в какую-нибудь хронику Московского или иного царства, – то-то была бы пожива для досужих историков! Из их комментариев мы узнали бы массу интересного, и даже, верно, имя интригана – "высокоумливого вельможи"... Однако это – всего лишь литературный вопрос, и ответ на него весьма похож на приведенные выше:

"Градъ есть человѣкъ, а царь – умъ, а царица душа, а любовные друзи – мысли, а велможа – хмель" [9, c. 437].

Наконец, одна из самых ранних параллелей к летописи содержится в концовке некоего фрагмента из рукописи XVI в., опубликованного Д.С. Лихачевым в качестве отрывка из Моления Даниила Заточника:

"Горе тебе граду, в нем же царство юно: бояря твои рано пиют и ярят [так в изд.! – А.С.]. Тот град есть душа, а царь юнъ – умъ, боляря же – помыслы. Да аще будет умъ лихъ, то горе души и телу" (цит. по: [11, c. 282]).

Механическое сравнение всех этих произведений по степени старшинства их списков сделает, разумеется, летопись источником цитированных образов литературы "вопросов и ответов", а позиций историков, комментаторов этого летописного эпизода, не поколеблет.

Однако остроумие их выводов о бытовой и нравственной атмосфере, в которой произрос будущий братоубийца, оказывается излишним, ибо в этом эпизоде летописец выступает не как исторический свидетель, а как литературный резонер, опирающийся на Екклезиаста (Еккл.):

"Горе тебѣ граде, въ немже царь твои юнъ, и князи твои рано ядятъ" (Еккл. 10:16).

Ближе всего к Екклезиасту стоит текст Каафа. Там нет намеков на "пьянство", характерных для других цитированных образцов "вопросо-ответной" литературы и отрывка Д.С. Лихачева. В летописи кроме "пьянства" упоминаются еще и "гусли". Я полагаю, что цитата из Екклизиаста оказалась сконтаминированной с одним местом из книги пророка Исайи (Ис. 5:11-12):

"Горе востающымъ заутра, и сїкеръ гонящымъ, ждущымъ вечера: вїно бо сожжетъ я: съ гусльми бо, и пѣвницами, и тимпаны, и свирѣльми вїно пїютъ, на дѣла же г(о)с(по)дня не взираютъ, и дѣлъ руку его не помышляютъ".

Контаминация эта тем более вероятна, что аллюзия на Екклезиаста в летописи обрамлена цитатами из пр. Исайи (см.[ 6, стлб. 140]):

"...тако бо Исаия реч(е). согр.шиша от главы и до ногу. еже есть от ц(е)с(а)ря и до простыхъ людии. лют. бо граду, etc."

Цитата неточна: "от ногъ даже до главы н.сть въ немъ ц.лости" (Ис. 1:6). После "лют. бо граду, etc." в летописи следует:

"сяковыя бо Б(ог)ъ даеть за грѣхы. а старыя и м(у)дрыя отиметь. якоже Исаия гл(агол)еть. отиметь Г(оспод)ь от Иер(у)с(а)л(и)ма крѣпкаго исполина. и ч(е)л(о)в(ѣ)ка храбра. и судью. и пр(о)р(о)ка. и смѣрена старца [в др. списке добавлено: "и дивна свѣтника. и моудра хитреца. и"] разумна. послушлива. поставлю оуношю князя имъ. и ругателя обладающа ими".

Летописец имел в виду следующее место из Исайи (3:1-4):

"Се вл(а)д(ы)ка г(о)с(по)дь саваофъ отиметь от iерусалима и от iудеи крѣпкаго, и крѣпкую, крѣпость хлѣба и крѣпость воды, исполина, и крѣпкаго, и человѣка ратника, и судїю, и пророка, и смотреливаго, и старца, и пятьдесятоначальника, и дивнаго совѣтника, и премудраго архїтектона, и разумнаго послушателя. И поставлю юношы князи ихъ, и ругатели господствовати будутъ ими".

Таким образом, тема "пьянства" могла быть заимствована из Ис. 5:11, а тема "советников" — из Ис. 3:1-3. Объединение этих тем или мотивов, возможно, обязано влиянию стиха из Притч Соломоновых (Прт.):

"Съ совѣтомъ все твори: съ совѣтомъ пiй вїно: сильнїи гнѣвливи суть, вїна да не пїютъ..." (Прт. 31:4).

О высокой степени зависимости исторических хроник от идей, образов и культурного языка Священного Писания, о своего рода летописном "библиократизме", давно и хорошо известно (ср. [3]). Однако, то обстоятельство, что упоминание о пьянстве было добавлено к цитате из Екклезиаста также и в "вопросно-ответной" литературе, может говорить о зависимости этого эпизода летописи не столько напрямую от Писания, сколько от его популярных толкований. И вполне допустимо, что контаминация ветхозаветных цитат была осуществлена не самим летописцем, а безвестными компиляторами вопросов и ответов на библейские темы, которым счел нужным последовать хронист.

Использование этой контаминации для характеристики Святополка в летописи неслучайно. Эта фраза вносит еще одну малосимпатичную черту в образ главного злодея кровавой братской усобицы, вписываясь в официальную версию этой, во всех отношениях темной, истории.

"Победитель стал величаться Мудрым, его зарезанные братья Борис и Глеб объявлены первыми древнерусскими святыми, а их брат Святополк назван убийцей Бориса и Глеба и заклеймен прозвищем Окаянного" [5, c. 86].

Не знаю, как там насчет Святополка-убийцы братьев, но с объявлением Святополка любителем "шумных пиров" старые историки определенно поспешили.

Наш мелкий пример с библейским "пьянством" Святополка лишний раз взывает к осторожности в интерпретации древних исторических источников и показывает необходимость филологической критики их текстов. Отсутствие такой критики неминуемо приводит к тому, что выводы и построения, слепо доверяющие информации, содержащейся в этих источниках, оказываются, в лучшем случае, удачными беллетризированными фантазиями.

1. Архангельский А.С. Творения отцов церкви в древне-русской письменности. Извлечения из рукописей и опыты историко-литературных изучений. Т. I-II, Казань, 1889.
2. Грушевский А.С. Пинское Полесье. Очерки истории Турово-Пинского княжества ХI–ХIII вв. Ч. 1. Киев, 1901.
3. Егоров Д. Новый источник по истории прибалтийского славянства // Сборник статей, посвященных Василию Осиповичу Ключевскому его учениками, друзьями и почитателями ко дню тридцатилетия его профессорской деятельности в Московском Университете (5 декабря 1879–5 декабря 1909 года). Москва, 1909. С. 332-346.
4. Костомаров Н. Исторические монографии и исследования. Т. 1. Санкт-Петербург, 1872.
5. Мурьянов М.Ф. "Слово о полку Игореве" в контексте европейского средневековья. Вступ. ст. и комм. О.Н. Трубачева, комм. и послеслов. А.Б. Страхова. Cambridge, Mass. (= Palaeoslavica, vol. IV). 1996.
6. Полное собрание русских летописей, издаваемое постоянною комиссиею Академии наук СССР. Т. I. Лаврентьевская летопись. Вып. 1: Повесть временных лет. Ленинград, 1926.
7. Полное собрание русских летописей, изданное по Высочайшему повелению Имп. Археографической комиссиею. Т. II. Ипатьевская летопись. Санкт-Петербург, 1908.
8. Соловьев С.М. История государства российского с древнейших времен. Т. 1. Москва, 1959.
9. Тихонравов Н. Памятники отреченной русской литературы. Т. II. Москва, 1863.
10. Франко I. Апокрiфи i леґенди з українських рукописiв. Т. IV. Львiв, 1906.
11. Das Gesuch Daniils. Munchen, (= Slavische Propyläen, Band 123). 1972.

Александр Страхов

¹ Здесь и далее церковнославянские цитаты приводятся в упрощенной транслитерации, выносные буквы вносятся в строку, титла раскрываются и пропущенные буквы помещаются в круглые скобки.