Очерки истории культуры Пинска
начала и середины XIX века

Предложенная работа является продолжением статьи "Очерки истории культуры Пинска XIV-XVIII веков", опубликованной авторами в предыдущем номере журнала "Гістарычная Брама".

Пинское уездное училище

После ликвидации ордена иезуитов в 1772 году была создана Эдукационной комиссией Пинская трёхклассная подокружная школа с шестилетним сроком обучения, которая располагалась в здании бывшего иезуитского коллегиума. После второго раздела Речи Посполитой в 1793 году, когда Пинщина вошла в состав Российской империи, новые власти провели реорганизацию системы образования [22, с. 4]. В 1800 году Пинская подокружная школа получила статус четырёхклассного уездного училища. В том же году весь комплекс бывшего иезуитского монастыря передали православному Богоявленскому монастырю. Архимандрит Лазарь существенно потеснил училище: выделил для него и для жилья его учителей неудобную часть здания коллегиума, причем потребовал за использование здания плату 100 рублей в год.

В 1803 году был создан Виленский учебный округ, во главе которого встал близкий друг императора Александра I, польский патриот, князь Адам Ежи Чарторыйский, проводивший политику активной полонизации образования во вверенном ему учебном округе. Основным языком обучения в училищах и школах оставался польский. "Асноўнае месца ў новым вучэбным плане павятовых вучылішчаў займала вывучэнне польскай і лацінскай моў і літаратуры, а таксама французскай і нямецкай моў. Прыблізна чвэрць усяго вучэбнага часу адводзілася на фізіка-матэматычныя і прыродазнаўчыя навукi. У гэтых вучылішчах выкладаліся таксама гісторыя, геаграфія, логіка і права. Так званае хрысціянскае вучэнне ў вучэбным плане адсутнічала, але мясцовы свяшчэннік быў абавязаны кожны дзень перад урокамі і ў святочныя, і нядзельныя дні вадзіць вучняў на набажэнствы. Руская мова ў вучэбны план уводзілася толькі ў тым выпадку, калі сярод вучняў знаходзіліся ахвотнікі яе вывучаць"[20, с. 134]. Уездные училища объявлялись всесословными. Однако в действительности они были доступны только богатым. Крестьянские дети могли получить начальное образование или в приходских школах, или в немногочисленных сельских школах, которые содержались богатыми помещиками.

Тогда же в 1803 году был создан Виленский университет, которому подчинялись все учебные заведения округа. Визитатор (инспектор) университета так описывал ситуацию [11, с. 60]), которая сложилась вокруг Пинского уездного училища: "По причине тесноты дома для помещения училища в Пинске университет признал нужным уездное училище в этом городе поручить ксёндзам Францисканам. Визитатор имеет поручение осмотреть состояние их дома в Пинске и вникнет в их приготовления к надлежащему содержанию училища. Касательно же училищного дома, отданного греко-российскому архимандриту, визитатор осведомится, весь ли тот дом ему отдан по повелению высшего начальства, или та только часть, которая бывшею эдукационною комиссией отделена была от греко-униатского епископа, а прочее должно принадлежать к эдукационному фундушу, почему к сему поручению университет приобщает выписку с постановления оной комиссии касательно сего дома. Визитатор также узнаёт в Пинске и в других местах сей губернии, где помещики, желая получить прибыль через наём учащимися квартир, делают такие распоряжения, которые бывают не выгодны и в тягость последним, как например: зажиточнейшим подданным своим запрещают принимать учеников на лучшие квартиры, дабы через то беднейшие, нанимая свои дома дороже, впрочем невыгодные, могли поправить скудное своё состояние и выплачивать господину подать. Визитатор особенно донесёт о сём университету".

О деятельности в ту пору Пинского уездного училища под управлением францисканцев подробно пишет историк католической церкви Юзеф Макарчик [29, s. 93]: "В 1805 - 1832 годах по поручению властей Виленского университета братья-монахи (францисканцы. - Авторы) взяли под свою опеку уездное училище в Пинске. Сохранились подробные данные, относящиеся к функционированию этого училища, которое называли поиезуитским. (...)

Здание школы располагалось возле монастыря. Имело оно пять залов, обогреваемых зимой. Училище имело лаборатории: физическую и математическую, с необходимыми принадлежностями для проведения занятий. Учителя жили в монастыре, а ученики на наёмных квартирах в городе, платя за годичное содержание (включая питание) 200 польских злотых. Училище имело поиезуитскую библиотеку, которой пользовались учителя и ученики". Библиотека имела книги по следующим разделам: "Отцы церкви и теология" - 593 книги; "Проповеднические" - 280; "Священная история и пророчества" - 287; "Право" - 108; "Философия" - 178; "Риторика и литература" - 398; "Медитация" - 144; "Разногласия" - 105; "Духовность" - 81; "Разное" - 477; "Манускрипты" - 380; "Для польских и русских учителей" - 49; общее число книг - 3080. Отметим, что в библиотеке было много ценных рукописей - 380.

Интересным был преподавательский состав училища.

В апреле 1826 г. директор училищ Минской губернии Кутневич [2, c. 339] так описывал состояние училища: "И учебная, и хозяйственная части сего училища найдены в хорошем состоянии, что я приписываю деятельности смотрителя оного ксёндза Панфиловича. Даже российский язык, вопреки ожиданию моему, преподаётся здесь довольно успешно. Учитель сего языка ксёндз Махцинский, зная сей оный грамматически, обучает оному усердно и внушает необходимость и пользу его учащимся, а тем много содействует к успехам в оном. Неослабный надзор смотрителя держит всё не только в училище, костёле и церкви, но и вне оных в надлежащем порядке и устройстве относительно учащихся. Не имев ни малой причины к неудовольствию в сем училище, обязанностью моею почитаю просить правление университета не оставить сказать несколько благосклонных слов смотрителю Панфиловичу и учителю Махцинскому за ревностное прохождение должностей их в поощрении их к вящему трудолюбию. Копию с акта визиты сего училища, в котором оно пространнее описано, присоединяю здесь под буквою Л.".

Юзеф Макарчик пишет об учебных программах: "На основе сохранившихся книжек, которыми пользовались учителя и ученики можно рассказать больше о самой программе и её объёме. Для примера, предметы "Красноречие" и "Поэзия" состояли из двух частей и 21 раздела, а в них были вопросы, связанные с красноречием, написанием писем, а также с обучением произношения и письма. На уроках физики давались сведения о Земле, временах года, реках, ветрах и облаках, силе сжатия, свете, звёздах, луне и солнце, и о свойствах тел. На занятиях по географии касались вопросов картографии: о Земле и планетах, о вращении Земли, луны, а также проблем гномоники, то есть науки о компасах. Вопросы по арифметике включали сведения о числах, о сложении и вычитании дробей, их умножении и делении, упражнения с дробями, о правилах трёх, о процентах, общий счёт, меры и веса. Геометрия включала вопросы: линии и плоскости, телесные углы, призмы, пирамиды, цилиндры, шары и подобные тела. Изучали также французский язык по учебнику Gedike F. Wypisy francuskie. Латинская грамматика включала сведения о правописании, частях речи, синтаксисе и словарик. История содержала сведения о происхождении человечества, большой культуре, истории немецкого народа, географических открытиях, польских королях.

Училище фактически готовило низших государственных чиновников. Один из них Иван Андреевич Сачковский, который закончил училище в 1828 г., вспоминал [42, л. 11]: "Будучи в совершенном малолетстве, отдан Родителями моими, давно уже умершими, к наукам, в бывшее Пинское Уездное для дворян училище, состоящее на степени Гимназии. В оном обучаясь преподаваемых наук, как то: в двух низших классах, закона Божия, нравственной науки, Грамматики, Арифметики, Географии и переводов с Латинского на другие языки, а в высших: Математики, Алгебры, Географии Астрономической, Физики, Истории Натуральной, Ботаники, Риторики, Поэзии, Историев: Русской, Греческой и Римской, переводов Латинских сочинителей: Вергилия, Горация, Овидия и Цицерона - в 6-ом классе кончил полный курс таковых - после этого обучался два года законоведения (...)".

В 1819 году была проведена инспекция училища. Во время её составили список учеников по классам.

В училище работали, так называемые, домашние смотрители. Было их семь. Инспектор во время посещения училища в 1819 году записал следующее мнение: "Учителя этого училища достойны доверия провинциала о. Антони Михаловского, который их призвал к этой важной общественной обязанности, выполняли они все пожелания Виленского университета, заботились о добром имени этого училища".

Училище содержалось на средства литовской провинции миноритов. Имело годовое содержание 1606 польских злотых. Платили на это различные монастыри. Из этой суммы 5 учителей получали по 200 злотых за год, а остальные деньги предназначались для закупки книг, журналов и научных приборов. (...)

В конце приведем краткую информацию об отдельных учителях.

О. Мельхиор Луневский, директор училища и учитель красноречия, литературы, истории и права. Обучался в Дрогичине над Бугом у пиаров, далее в 1793 г. вступил в францисканский орден. В ордене учился логике, физике, красноречию, истории. Получил степень доктора теологии. Через год преподавал в уездном училище в Колтынянах, после - три года в Ковно. В Пинске находился с 1808, директором стал в 1817 г.

О. Юзеф Головко, учитель математики и физики. Вначале учился в училище в Пинске, потом учёба в ордене, далее - в Виленском университете, где получил степень кандидата философских наук. Работать в уездном училище начал в 1808 г.

О. Кароль Короза, учитель польской, латинской и французской грамматики. Учился в Гродненском уездном училище, потом учёба в ордене, далее - в Виленском университете, где получил степень кандидата философских наук. В 1815 г. был учителем в орденской школе в Удзяле. В Пинске находился с 1816 г.

О. Тимотеуш Юзефович, учитель моральной теологии, религии, арифметики и математики. Учился у базилиан на Жмуди, далее закончил орденскую учёбу. Учителем в Пинске был с 1816 г.

О. Станислав Нарбут, учитель русского языка, училищный духовник. Учился у миссионеров в Освее, далее - в Виленском университете, где получил степень кандидата философских наук. В Пинске находился с 1813 г."

Приведём сведения и о других учителях Пинского уездного училища из книги Ю. Макарчика:

О. Францишек Махцинский, бакалавр, учитель в Пинске, воспитанник дисненского конвента, родился 30.12.1797 г., вступил в орден 24.12.1818 г., высвящен в ксёндза 21.01.1822 г.

О. Телесфор Мисюкевич, бакалавр, каменецкогородской дефинитор, учитель в Пинском уездном училище, воспитанник дисненского конвента, родился 18.05.1800 г., вступил в орден 11.01.1820 г., высвящен в ксёндза 22.05. 1824 г.

О. Феликс Валентинович, учитель французского языка, воспитанник олькеницкого конвента, вступил в орден 20.09.1826 г., высвящен в ксёндза в 1827 г.

О. Генрик Станьский, бакалавр, учитель русского языка, родился 22.07.1800 г., вступил в орден 06.11.1819 г., высвящен в ксёндза 15.08. 1824 г.

О. Антони Фальковский, студент Императорского Виленского университета, учитель в Пинском уездном училище, воспитанник [пинского] конвента, родился 18.09.1802 г., вступил в орден в 1823 г., высвящен в ксёндза 22.05. 1824 г.

О. Феликс Павиловский, учитель в Пинском уездном училище, воспитанник виленского конвента, родился 23.03.1803 г., вступил в орден 04.06.1823 г.

О. Бенедикт Заремба, учитель немецкого языка в Пинском уездном училище, воспитанник пинского конвента, родился 14.05.1803 г., вступил в орден 14.11.1823 г., высвящен в ксёндза 14.02. 1828 г.

О. Бонаветура Кударкевич, учитель в Пинском уездном училище, воспитанник минского конвента, родился 28.03.1804 г., вступил в орден 29.07.1823 г., высвящен в ксёндза 07.04.1830 г.

Ю. Макарчик далее сообщает: "При проведении францисканцами методов католического воспитания случались недоразумения, когда среди учеников оказались и православные. Случилось, что была направлена жалоба православному минскому архиепископу Анатолию о принуждении пинскими францисканцами православных учеников к участию в католических богослужениях. В ноябре 1825 г. дело попало в трибунал в Пинске, которое он рассмотрел только в 1829 г. В результате рассмотрения дела 10 учеников, признанных обращенными силой, заставили вернуться в православие".

Интересные сведения об учебном и воспитательном процессе можно почерпнуть из отчёта Пинского уездного училища [45] за 1830-1831 учебный год.

Об учителях: Все учителя с усердием исполняли свои должности.

Число учеников всякого класса с показанием в ответе числа учеников греко-униатского исповедования: В первом классе - 48, греко-униатского исповедования - 4. Во втором классе - 26, греко-уния - 1. В третьем классе - 28. В четвертом классе - 30, греко-уния - 3.

Общее мнение учителей относительно поведения и христианского духа учеников каждого класса: Во всех классах ученики поведения похвального и христианского духа хорошего.

Мнение об успехах и прилежании к наукам: Прилежания и успехов всякого класса ученики хороших.

Имена прилежнейших учеников и мнения об их поведении:
В 1-м классе: Клионовский Антоний, Домбровский Юлиуш, Саломонович Виктор, Скирмунт Агатон, Шпаковский Юлиуш.
Во 2-м классе: Славинский Александр, Шпаковский Владислав, Шелюжицкий Ефим, Горбачевский Фелициян.
В 3-м классе: Борычевский Димитр, Салоницкий Иван, Саломонович Фёдор.
В 4-м классе: Каминский Фердинанд, Войнилович Викентий, Зубкович Николай.
Все поведения примерного.

Какого рода были проступки и сколько раз употреблялись наказания? Какие? И за что именно? Проступки в течение года были ребяческие и таковые исправляемы были выговорами и ставлением на колени в классах.

В каком состоянии здоровье учеников? В хорошем.

В каком состоянии училищные строения? Хорошее.

В каком состоянии учебные пособия и что прибыло в течение года? Все пособия хорошо удерживаются. Прибыло книг 25 и Микроскоп.

Получало училище пожертвования и от кого? Не получало.

Были необыкновенные случаи в училище? Распущение учеников по домам родителей во время болезни холеры.

Отчёт подписал смотритель Пинского уездного училища ксёндз Франциск Марцинский (Махцинский. - Авторы).

После восстания декабристов новый император Николай I стал проводить более реакционную и охранительную политику в области образования. "Імкненні і намеры царызму найбольш поўна выявіліся ў школьным статуце 1828 г. Статут 1828 г. пакінуў нязменным падзел агульнаадукацыйнай школы на тры ступені з адной вельмі істотнай розніцай, якая заключалася ў ліквідацыі пераемнасці вучэбных планаў прыходскага і павятовага вучылішчаў і гімназіі. Кожны тып навучальнай установы быў ператворан у самастойнае цэлае, пры гэтым кожны закончаны круг навучання прызначаўся для зусім пэўных сацыяльных груп насельніцтва. Аднакласныя прыходскія вучылішчы павінны былі "дастаўляць ... сродкі да набыцця ведаў дзецям самых ніжэйшых станаў", трохгадовыя павятовыя - пераважна "для купцоў, рамеснікаў і іншых гарадскіх абывацеляў", гімназіі (курс абучэння прадаўжаўся ў іх сем год) - для дзяцей "дваран і чыноўнікаў". Такім чынам, статут 1828 г. куды больш рэзка, чым статут 1804 г., правёў саслоўны прынцып у адукацыі" [20, с. 147].

Отметим, в 1830 году в трёхклассных уездных училищах Виленского учебного округа изучали следующие предметы:

1-й класс: Закон Божий (2 часа в неделю), русский язык (3), польский и латинский языки (3), арифметика (3), история (1), география (2), чистописание (4), черчение и рисование (2).

2-й класс: Закон Божий (2), русский язык (3), арифметика (3), история (1), география (2), польский и латинский языки (3), чистописание (4), черчение и рисование (2).

3-й класс: Закон Божий (2), русский язык (3), польский и латинский языки (3), арифметика (1), геометрия (4), история (2), география (2), чистописание (1), черчение и рисование (2).

Как видим, после введения статута 1828 г. резко сократился срок обучения. Исчезли такие предметы, как физика, логика, астрономия, агрономия и др.

Среди воспитанников Пинского уездного училища стоит отметить врача, литератора Марметра Рениера и его одноклассника, полесского поэта, революционера Франца Савича. Многие воспитанники училища участвовали в восстании 1831 г. и заговоре Шимона Конарского. В них патриотический дух воспитали следующие учителя (персональный состав учителей Пинского уездного училища в 1828 г.):

Минский губернатор Николай Сушков 21 августа 1839 г. писал Минскому архиепископу Никанору, что Пинский францисканский монастырь рассадник польского патриотизма и его необходимо закрыть. Губернатор приписывал монахам многочисленные преступления: во время восстания 1831 года прятали в монастыре повстанцев, два монаха и 24 крестьянина из их имений присоединились к повстанческому отряду Тита Пусловского, учительТелесфор Мисюкевич хранил у себя порох, а Юзеф Головко - картечь и т. д. Особо Сушков писал [40, л. 122] об училище: "Они (францисканцы. - Авторы) до 1831 года из фундушей своих содержали в сих зданиях училище, занимаясь обучением значительного числа юношества, в роде Гимназии, но и сие занятия сколько из собранных сведений известно, употребляли непохвально и даже сомнительно в особенности в мятежное 1831 года время, привлечением учеников особенным способом и именно: они, под предлогом отличия в науках, раздавали им медали с лентами, кои ученики носили публично, как бы ордена на платье, и таким образом сия молодёжь, как полагать можно, была опасна от явного соединения с мятежником Пусловским, действовавшим возмутительно в Пинском уезде, единственно благовременным распоряжением Правительства, закрытием того училища под предлогом появления холеры; после которой и по прекращению мятежа, училище то, как уже неблагонадёжное, совершенно упразднено, и вместо оного учреждено, без участия их и в особом здании другое под названием Дворянского, которое удерживается особыми способами (...)".

Вот в такой патриотической атмосфере воспитывался Франц Савич. "На здольнага хлопчыка звярнуў увагу наглядчык вучылішча Францішак Махцінскі, які стаў яго апекуном і зрабіў моцны ўплыў на духоўнае фарміраванне (...). Махцінскі прывіў Францішку цікавасць да ранняй гісторыі хрысціянства, прагу справядлівасці. З малых гадоў запаветнай марай, паводле ўспамінаў самога Ф. Савіча, была свабода айчыны, больш за ўсё непакоіла прыгнечанае становішча народа" [9, с. 217].

Пинское уездное училище было закрыто 27 января 1832 года.

Пинское приходское училище

Кроме уездного училища в Пинске было ещё приходское училище, которое содержал помещик Скирмунт. Думается, что это - уездный предводитель дворянства Александр Адамович Скирмунт. В отчёте училища [45] за 1830-1831 учебный год читаем:

Об учителях: Учитель сего училища усердно исполнял свою должность.

Число учеников всякого класса с показанием в ответе числа учеников греко-униатского исповедования: В 1-м классе - 24 из коих 1 греко-униатского исповедования. Во 2-м классе - 21.

Общее мнение учителей относительно поведения и христианского духа учеников каждого класса: Все хороших поведений и христианского духа хорошего.

Мнение об успехах и прилежании к наукам: Успехи и прилежание к наукам хорошие.

Имена прилежнейших учеников и мнения об их поведении:
В 1-м классе: Вредт Николай, Ляцевич Юлиян, Церпицкий Адам.
Во 2-м классе: Квятковский Александр, Нестерович Гилярий, Витт Куприян.
Все поведения хорошего.

Какого рода были проступки и сколько раз употреблялись наказания? Какие? И за что именно? Детские проступки извлекали сходные наказания.

В каком состоянии здоровье учеников? В хорошем.

В каком состоянии училищные строения? Особенного строения не имеет, отправляются уроки в строении Пинского Уездного Училища.

В каком состоянии учебные пособия и что прибыло в течение года? Особых пособий не имеет, во всяком случае употребляются ученики оных из уездного училища.

Получало училище пожертвования и от кого? Не получено.

Были необыкновенные случаи в училище? Распущение учеников от холеры.

К сожалению, мы не знаем, точно, когда возникло училище, и когда оно прекратило своё существование.

Городищенское приходское училище

Недалеко от Пинска в Городищенском бенедиктинском монастыре было приходское училище, которое содержали ксёндзы-бенедиктинцы. В отчёте училища [45] за 1830-1831 учебный год читаем:

Об учителях: Учитель сего училища усердно исполнял свою должность.

Число учеников всякого класса с показанием в ответе числа учеников греко-униатского исповедования: Всех учеников в оном училище находится 18. В 1-м классе 10, во 2-м классе 8. Все исповедания Римско-Католического.

Общее мнение учителей относительно поведения и христианского духа учеников каждого класса: Все хороших поведений и христианского духа доброго.

Мнение об успехах и прилежании к наукам: Успехи в науках и прилежание хорошие.

Имена прилежнейших учеников и мнения об их поведении:
В 1-м классе: Шпаковский Франц, Грегорович Иван.
Во 2-м классе: Здзитовецкий Осип.
Все поведений похвальных.

Какого рода были проступки и сколько раз употреблялись наказания? Какие? И за что именно? Детские проступки исправляемы были наказанием сообразно их возрасту.

В каком состоянии здоровье учеников? В хорошем.

В каком состоянии училищные строения? В хорошем.

В каком состоянии учебные пособия и что прибыло в течение года? В хорошем, ничто в течение года не прибыло.

Получало училище пожертвования и от кого? Не получено.

Были необыкновенные случаи в училище? Не было.

Любешовское уездное училище

В местечке Любешов на юге Пинского уезда было в 1826 году создано четырёхклассное уездное училище на базе знаменитого пиарского коллегиума, которым руководили ксёндзы-пиары. Оно имело славные исторические традиции, опытный педагогический коллектив, прекрасно оборудованные учебные классы и кабинеты. Поэтому пользовалось заслуженной популярностью среди местного населения.

В 1826 г. инспектор Кутневич [2, c. 339] писал: "Обращая внимание моё на сие училище не менее со стороны учебной, как и хозяйственной, могу сказать, что оно ничем не уступает пинскому, кроме того, что в нём успехи в российском языке слабее, но и сей недостаток при благотворном влиянии на училище начальника кляштора ксёндза Круковского, знающего хорошо российский язык и убеждающего учеников обучаться оному прилежно, скоро вознаградится. Отеческое попечение его, Круковского, о содержании имеющегося при училище конвикта в довольстве, чистоте, порядке и опрятности достойно благосклонного уважения правления университета, каковому и предаю оное. Тщательное и ревностное прохождение должности г-на смотрителя Ержиковича поставляет меня в необходимость просить правление университета о милостивом воззрении на оное".

Последним смотрителем училища был известный историк и педагог Антони Мошинский. Любешовское уездное училище, просуществовавшее почти 150 лет, было закрыто царскими властями 10 декабря 1834 года вместе с пиарским монастырём, на территории и на содержании которого оно находилось.

Пинское духовное училище

4 ноября 1849 года в Пинске было открыто духовное училище, которое давало начальное образование сыновьям местных священнослужителей, подготавливало их к поступлению в духовные семинарии для дальнейшего служения православной церкви. Пинское училище создавалось на основе двух духовных училищ Минской епархии. Историк Сергей Восович пишет: "Аднак Ляданскае вучылішча i частка вучняў Слуцкага вучылішча былі пераведзены ў г. Пінск, дзе размясціліся ў адным з карпусоў Пінскага Багаяўленскага манастыра. Перавод казённакоштных вучняў Слуцкага вучылішча (вучняў, якія цалкам утрымліваліся за казённыя сродкі) у г. Пінск быў абумоўлены нездавальняючымі жыллёвымі ўмовамі ў гэтым вучылішчы" [3, c. 10]. Содержалось училище на средства, изыскиваемые духовенством Минской епархии, и находилось в ведении епархиального архиерея. Непосредственно училищем управлял его смотритель. Преподавателями училища были в основном выпускники Минской духовной семинарии. Учебная программа приближалась к программе четырёх классов гимназии и была согласована с учебной программой духовной семинарии. Изучались следующие предметы: русский, церковно-славянский, латинский и греческий языки, закон Божий, священная история, церковное пение, катехизис, церковный устав, арифметика и география. "У пачатку 50-ых гг. ХІХ ст. была ажыццёўлена реформа духоўных вучылішчаў. Былі ліквiдаваны прыходскія вучылішчы, а ў павятовых па прыкладзе праваслаўных духоўных семінарый створаны 3 аддзяленні: ніжэйшае, сярэдняе і вышэйшае - з двухгадовым тэрмінам навучання. (...) Пераўтвораны быў і вучэбны курс: уведзены два новыя прадметы (тлумачэння евангелля і руская гісторыя), зменена колькасць вучэбных гадзін, ажыццёўлена перастаноўка прадметаў. Той, хто паступаў у вучылішча, ужо абавязаны быў ведаць табліцу множання і некаторыя малітвы, умець чытаць па-руску і па-царкоўнаславянску, пісаць па-руску" [3, c.11]. В 1854 г. при училище был организован псаломщицкий класс. А с 1858 года существовал ещё и подготовительный класс, в котором дети священнослужителей имели возможность готовиться к поступлению в духовное училище. В этом классе за казённый счёт обучались 20 священических детей-сирот.

Вообще история Пинского духовного училища изучена слабо, появился лишь цикл газетных статей Николая Еленевского [4], но там почти не рассмотрены интересующие нас 50-е годы XIX века. Из выпускников Пинского духовного училища, окончивших его в 50-е годы, можно отметить редактора газеты "Минские Епархиальные Ведомости" Николая Акоронко и других членов нижеуказанного пинского историко-этнографического кружка Платона Тихоновича, Феликса Дружиловского. А также укажем псаломщика Фёдора Юзефовича (?-1863), убитого повстанцами.

Другие учебные заведения Пинщины

После войны 1812 года на Пинщине местными богатыми помещиками были созданы несколько школ взаимного обучения (или ланкастерских). Они "атрымалі сваю назву па імю англійскага педагога, які ўпершыню выкарыстаў у канцы XVIII ст. новую сістэму навучання ў пачатковай школе. Асаблівасць гэтай сістэмы заключалася ў тым, што яна дазваляла аднаму настаўніку адначасова арганізаваць навучанне вельмі вялікай колькасці вучняў. Дасягалася гэта з дапамогай групы найбольш падрыхтаваных вучняў, якія пад наглядам педагога вучылі астатніх дзяцей, размеркаваных на невялікія групы" [20, с. 145]. Впервые в Виленском учебном округе метод взаимного обучения был использован в Столинском училище в Пинском уезде, открытом в 1816 г. на средства большого патриота ВКЛ, графа Александра Потия (1774-1846). В его школе училось свыше 100 детей как крестьянских, так и шляхетских. Причём учились дети даже из очень далёких графских имений. Другая ланкастерская школа была создана чуть позже в селе Велесница, которым владел ректор Виленского университета Юзеф Твардовский (1786-1840). Очевидно, что он её и создал на свои средства. Вообще то помещики неохотно создавали и содержали школы для детей своих крепостных крестьян, так как учёба отвлекала детей от полевых работ. Чтобы разрешить противоречие между непрерывностью учебного процесса и участием учеников в полевых работах, Твардовский придумал такую формулу: зимой школа работала каждый день, но во время хорошей погоды - только по воскресеньям и праздникам.

В 1836 году богатый помещик Александр Скирмунт основал в селе Поречье Пинского уезда суконную фабрику. Для детей рабочих фабрики и окрестных крестьян он открыл училище (можно сказать профессионально-техническое). В училище детей учили основам грамотности и ткацкому мастерству.

Женское образование на Пинщине находилось тогда в зачаточном состоянии. В Пинском монастыре мариавиток был небольшой женский пансион для девушек шляхетского происхождения. С закрытием монастыря в 1850 г. был ликвидирован и пансион.

Исследователь Вера Масленникова в своей книге [17, с. 14] дает список частных пансионов, которые существовали в 20-50 гг. XIX века на территории Беларуси. Среди них находим и два пинских пансиона - Богдановичей и Мацеевского. Можно предположить, что первый пансион был женским, а второй - мужской. К сожалению, более подробной информации об этих пансионах у нас нет.

Пинское уездное дворянское училище

После подавления восстания царское правительство взяло твёрдый курс на русификацию образования в нашем крае, на внедрения идеологических принципов николаевского режима "самодержавие, православие и народность" в деятельность всех учебных заведений. Первым шагом в этом направлении было закрытие в мае 1832 года Виленского университета и ликвидации его учебного округа. "Навчальныя ўстановы Віленскай, Гродзенскай і Мінскай губерняў увайшлі ў склад Беларускай вучэбнай акругі. Кіраўніцтва акругай ажыццяўляў, цяпер ужо без дапамогі універсітэта, папячыцель Р.І. Карташэўскі. (...) На пасадзе папячыцеля Беларускай вучэбнай акругі Р.І. Карташэўскі працаваў каля дзесяці год - да канца 30-х гадоў ХІХ ст. Увесь гэты час ён старанна праводзіў русіфікатарскую палітыку" [20, с. 148]. И это неслучайно, Карташевский был другом и родственником известной славянофильской семьи Аксаковых.

Вторым шагом в вышеуказанном направлении был процесс полного вытеснения монашеских католических орденов из сферы образования и ужесточения сословных ограничений при поступлении в учебные заведения. Поэтому Пинское уездное училище, как руководимое францисканцами, было закрыто. Вначале планировалось в Пинске открыть гимназию. Попечитель Белорусского учебного округа Григорий Карташевский просил губернские власти предоставить закрытый бернардинский монастырь для училищного ведомства, чтобы разместить там гимназию. Однако царские власти решили, что это будет чересчур большим подарком для местных поляков и полешуков, которые приняли активное участие в восстании. Вместо гимназии было открыто светское уездное училище на базе переведенного в Пинск Холопеничского приходского училища. В постановлении Министерства Народного Просвещения от 1 мая 1832 г. [23, c. 276] читаем: "(...) 3) Существующие в Минской губернии монашеские училища: в местечке Лужках - Пиарское и в городе Пинске - Францисканское упразднить ныне же. 4) Находящееся в местечке Холопеничах штатное светское уездное училище перевести ныне же в город Пинск, оставя при оном штат и звание училища на степени Гимназии, и по устроении оного, упразднить Пиарское училище в местечке Любешов (...)". Думается, что училище размещалось в каком-то из многочисленных закрытых католических монастырей. Наиболее для этого подходили бернардинский и доминиканский монастыри, расположенные в центре Пинска. В 1853 году для училища было построено специальное двухэтажное каменное здание по проекту Казимира Скирмунта (мужа известного скульптора Елены Скирмунт).

В январе 1834 г. учебное заведение было преобразовано в Пинское уездное для дворян училище [23, с. 503] или проще в дворянское училище. Училище было рассчитано на обучение в нём в основном детей дворян, иногда попадали дети священников и купцов. О том, как не просто было попасть в училище детям из других сословий, говорит следующий документ [41, л. 1]:

Вначале дворянское училище было четырёхклассным, но в 1837 г. было преобразовано в пятиклассное с шестилетним курсом обучения (в последнем классе учились два года). Там изучали историю, географию, математику, естественную историю, физику, русский, польский, немецкий, латинский и французский языки, черчение и рисование. Преподавание велось уже на русском языке. Поэтому сразу же возникла острая проблема с преподавательскими кадрами. Прежних учителей поляков-католиков монастырских (римскокатолических и униатских) учебных заведений почти всех уволили, особенно участвовавших в восстании. Кроме того, студентов Виленского университета было запрещено брать на работу на вакантные места учителей. Поэтому Карташевский стал приглашать преподавателей из России, но, поскольку оттуда учителя ехали неохотно, он стал отправлять местную молодёжь на учёбу в российские университеты. Поэтому преподавательский состав дворянских училищ был приблизительно таков: третья часть учителя, приехавшие из России, а остальные - местные молодые уроженцы. Думается, что проблема с педагогическими кадрами в Пинском училище более-менее решилась переводом сюда Холопеничского.

Сведений о преподавателях Пинского дворянского училища у нас маловато. Однако, самой заметной фигурой среди них был Дмитрий Каширин (земляк и друг Виссариона Белинского), который преподавал русский язык и увлекался пинской историей. О нём поговорим подробнее чуть ниже. Православным законоучителем был сначала протоиерей, настоятель Пинского собора Иоанн Марковский, а потом протоиерей Василий Грудницкий. Католическим законоучителем был ксёндз Фелициан Родович. В начале 50-х годов смотрителем училища являлся некто Десницкий. В 1858 году Пинское дворянское училище было преобразовано в мужскую гимназию. В последний год существования училища штатным смотрителем работал Константин Игнатьевич Ган, учителем истории, географии и законоведения Константин Степанович Ержикович, учителем немецкого языка Гильберт, учителем рисования и чистописания Пласковицкий, учителем французского языка Карафа-Корбут, старшими учителями Александр Скворцов и Антон Лянцевич, врачом Рымкевич и т. д.

Среди выпускников Пинского дворянского училища за 26 лет его существования не находим никаких примечательных личностей. Это, на наш взгляд, результат того, что польскоязычных учеников обучали на чуждом им русском языке.

Первые известные произведения на полесском языке

Восемнадцатый век - это время зарождения национальных идей и гердеровского интереса к славянству. В национально-культурных движениях активное участие принимали религиозные деятели. Поэтому не случайно, что одной из первых попыток на Полесье писать литературные произведения на языке близком к народному было стихотворение, написанное униатским священником села Дубой Пинского уезда в 1784 году, в честь приезда туда польского короля Станислава Понятовского. Этот год можно рассматривать как условную дату зарождения полесской литературы. Хотя с уверенностью можно сказать, что в многочисленных пьесах, которые в XVII-XVIII веках ставились на сцене школьного театра пинского иезуитского коллегиума, из уст персонажей-простолюдинов звучала народная речь. Очень вероятно, что тот же самый священник написал и стих, которым немного позднее - в 1796 году, дубойские крестьяне приветствовали российского генерал-губернатора Тимофея Тутолмина. Стоит обратить внимание и на тот факт, что село Дубой тогда было собственностью известного польского патриота, пинского судьи Игнатия Куженецкого, который вместе с Тадеушем Рейтаном упорно боролся против первого раздела Речи Посполитой.

Известный польско-белорусский историк Александр Ельский [5, с. 335] указывает на ещё одно произведение, написанное тогда на полесском языке: "У 1798 годзе Францішак Уладзіслаў Чарнецкі, вялікі харунжы літоўскі, выдаў уласным коштам у Луцку беларускія казанні на пінскай гаворцы для ўжытку уніяцкіх папоў. Бібліёграфы выпусцілі з-пад увагі гэты важны твор, але пра яго згадвае былы піяр, вучоны Антоній Машынскі ў брашуры, адбітай з "Есha" за 1882 год, пад назвай "Пінск і Піншчына". Мы маем гэты рарытэт у нашых зборах".

Научные исследования Полесья

Великий славист Зориан Доленга-Ходаковский (1784-1825) написал в 1818 г. знаменитую книгу "О славянстве перед христианством", которая активизировала изучение славянского фольклора, в частности на Полесье. Его ближайший друг и помощник, поэт Христиан Лях-Ширма (1796-1866) опубликовал свой романтический манифест "Мысли о песнях крестьян Червонной Руси", где призвал использовать фольклор в художественных произведениях и, как пример, поместил две свои думы "Ясь и Зося", "Зданек и Галина", написанные на основе украинских баллад. Но более важна для нас деятельность другого ученика великого слависта - библиографа, журналиста и экономиста Казимира Контрыма (1772-1836). Славист Иван Лобойко вспоминал [10, с. 32], что вместе с Лелевелем, Даниловичем и библиотекарем Контрымом они составляли целые "диссертации в ответ на многочисленные вопросы Румянцева, связанные с научными проблемами". "Контрым у 1829 г. ажыццявіў этнаграфічна-пазнавальнае падарожжа па Палессі, пасля чаго апублікаваў своеасаблівую справаздачу аб паездцы пад назвай "Падарожжа па Палессі ў 1829 годзе служачага польскага банку Контрыма". У працы было нямала цікавых звестак пра народную культуру, жыццё і побыт жыхароў Палесся" [6, c. 54]. Отметим, что Казимир Контрым имел огромное влияние на тайные студенческие кружки филоматов и филоретов. Историк и архивист Лукаш Голембёвский (1773-1849), который подружился с ДоленгойХодаковским ещё во время их совместной работы в Кременецком лицее, в своих научных трудах изучал обычаи, суеверия и игры своих земляков-пинчуков. Эти ученые заложили фундамент, на котором их последователи начали создавать полесскую литературу, а также и белорусскую.

В начале XIX века польские и русские слависты еще не выделяли отдельного полесского языка. Это еще, наверно, связано и с тем, что Доленга-Ходаковский и другие исследователи непосредственно тогда не побывали на Пинском Полесье. Поляки считали полешуков этнографической группой "люду польскего", которых называли русинами. Национальное самосознание самих жителей Полесья было на очень низком уровне: они понимали только своё отличие от соседних народов и называли себя "тутэйшими" или "русскими".

Однако вскоре великий польский поэт Адам Мицкевич (1798-1855) не только выделил полесский язык, а отметил его красоту в одной из своих лекций про славянские литературы в знаменитом парижском Коллеж де Франс: "Со всех славянских народов русины, это значит крестьяне Пинской, частично Минской и Гродненской губерний, сохранили наибольшее количество общеславянских черт. В их песнях и сказках есть всё. Письменных памятников у них мало, только "Литовский статут" написан на их языке, самом гармоничном со всех славянских языков, наименее изменённом. Всю свою историю на земле они прожили в страшной нищете и пригнёте". В 1856 году польский поэт Владислав Сырокомля (1823-1862) издал "Короткое исследование языка русинов Минской губернии", где называл их язык "певучим, нежным" [34].

Франц Савич - первый полесский писатель?

Первым известным деятелем полесской культуры можно считать революционера Франца Савича (1815?-1845?), написавшего на пинском наречии стихотворение "Там близко Пинска...". Поэт родился в семье униатского священника села Велятичи Пинского уезда. Во время учебы в Виленской медико-хирургической академии Франц неожиданно увлёкся народным фольклором. Так, писатель Плакид Янковский, называя студента-медика "вторым Заном" (надо было бы ещё назвать его "вторым Яном Чечетом"), замечал, что из Савича должен получиться исследователь фольклора [6, c. 237]. Это можно объяснить и тем, что ему в академии лекции читал известный славянофил Иван Лобойко (1786-1861). В единственном сохранившемся стихотворении Савича ощущается значительное влияние древнего книжного (старобелорусского) языка. Стихотворение "Там близко Пинска..." - это традиционный для того времени разговор, который вели представители трёх этнических групп, живших в ВКЛ, - литвин, волынянин и пинчук. Их волнует судьба Отчизны. Интересно, что поэт называет свою Родину то Польшей, то Литвой. С одной стороны, Савич - польский патриот, последователь Адама Мицкевича с его теорией "польского мессианства", а с другой стороны, пинчук - ученик Лобойко и патриот Литвы. Произведение проникнуто протестом против угнетения края москалями (российскими властями). Этот революционный дух первого певца Полесья не мог ни сказаться на его судьбе. За участие в заговоре Шимона Конарского (1808-1839) царские сатрапы сослали Франца рядовым солдатом на Кавказ. Он чудом сбежал оттуда, но его жизнь была поломана. Интересно, что умер поэт на Житомирщине, которая являлась тогда одним из оплотов польского славянофильства (петербургской котерии). Думается, что это - не случайность. Поэтому исследователям литературы необходимо выявить связи поэта с польским славянофильством. Судьба Франца Савича - это почти судьба украинского поэта Тараса Шевченко (1814-1861), но полесский "Кобзарь" так и не возник. Впрочем, время для этого еще не пришло. Не пришло тогда время даже и для возникновения белорусской национальной идеи. Поэтому стихотворение Франца Савича можно поставить в один ряд с белорусским стихотворением "Рабункі мужыкоў" Яна Борщевского (1794-1851), как одно из проявлений польского словянофильства и романтизма. Дело Франца Савича в некотором смысле продолжил его друг и соратник Мармерт Рениер (1815- после 1868). Они вместе учились в Пинском уездном училище, Виленской медико-хирургической академии, были заговорщиками в организации Шимона Конарского "Союз польского народа". Не случайно в бумагах Рениера был найден, сделанный им, перевод на полесский говор украинской баллады "Поп и Кирик".

Антони Мошинский и Дмитрий Каширин

Вклад Антони Мошинского (1800-1893) в развитие культуры Пинска огромен: им совместно с литератором и историком Александром Ельским написана первая история города [30] и самостоятельно - "Описание Пинского уезда" (1850). Однако его личность и многочисленные научные труды практически неизвестны пинчанам. Томаш Мошинский родился 30 сентября 1800 года на Волыни в дворянской семье. Учился в Дубровицком пиарском коллегиуме и Кременецком лицее, где мог встречаться с Доленгой-Ходаковским. Вскоре под именем Антони вступил в монашеский орден пиаров, главной задачей которого было бесплатное обучение всех желающих. Во время работы в Паневежисском коллегиуме познакомился с ковенским учителем Адамом Мицкевичем. В 1832 отец Антони стал ректором пиарского коллегиума в местечке Любешов Пинского уезда, который превратил в образцовое учебное заведение. Тогда и началось его увлечение историей Пинщины. Чуть позже Антони Мошинский познакомился с писателем Юзефом Крашевским, часто приезжавшим на Пинщину, где в имении Осовая жили родственники его жены - Стаховские. Думается, что отец Антони снабжал писателя материалами по истории Пинска, а сам, не без помощи Крашевского, оказался под влиянием идей петербургской котерии (кружка польских панславистов во главе с Михалом Грабовским).

Почти одновременно с Мошинским в Пинске появляется другой историк Дмитрий Федорович Каширин (1810 - после 1874). Марк Поляков, исследователь жизни и творчества русского критика Виссариона Белинского, так писал [21, c. 428] о Дмитрие Каширине, друге критика: "Сын мещанина. Учился, как и Белинский, в Пензенской губернской гимназии (1825-1826 гг.). В сентябре 1826 г. принят вольным слушателем на нравственно-политическое отделение. В письме к П.П. и Ф.С. Ивановым от 13 января 1831 г. Белинский писал: " Об себе скажу, что я в нынешний год живу лучше, нежели прошлый; ибо прервал все связи с подлецами, бездельниками и дураками и вообще веду себя благоразумнее. Петровым, Протопоповым, Кашириным и вашими молодцами, с которыми стоит Попов, ограничивается круг моего короткого знакомства". Впоследствии в письме к М.П. Погодину Каширин поделился воспоминаниями о Белинском-студенте. Окончил университет в августе 1831 г. со званием действительного студента, после чего служил учителем в Лепельском и Пинском училищах (Белорус. учеб. округ). В 1835 г. выпустил книгу "Грамматические уроки русского языка", на которую Белинский дал неодобрительный отзыв ("Молва", 1835, № 41). Имя Каширина неоднократно встречается в переписке П.Я. Петрова с Белинским. В 1874 г. был начальником и преподавателем истории в Ковенской женской гимназии. В 1867-1874 гг. участвовал в издании "Археографического сборника документов, относящихся к истории северо-западной Руси"". Несомненно, что Дмитрий Каширин был связан с историком Михаилом Погодиным. Каширин слушал в университете лекции молодого ученого по русской истории, которые пользовались тогда огромным успехом среди студенческой молодежи. Вот так он описывал [21, c. 336] влияние историка на студента Белинского в письме к Погодину: "Видеть Вас немедленно - было его [Белинского. - Авторы] задушевным желанием. Живо в моей памяти то время, когда он прибежал запыхавшись в нашу квартиру (он был казённокоштным, а мы жили около Тверского бульвара) с криком: Видал! Видал! Долго мы не могли добиться: кого? Но, наконец, рассказал он, как встретил Вас, ловил Ваши взоры, Ваши движения (...) Да, Михаил Петрович, было время, когда [слово] Ваше звучало чем-то электрическим в устах молодого поколения и даже Белинского". Думается, что свою книгу Каширин в 1835 году издал в типографии Московского университета по протекции Михаила Погодина.

Нами в Минске в Национальном историческом архиве Беларуси обнаружен только один документ, касающийся Дмитрия Каширина:

Прибыв в Пинск, Антони Мошинский и Дмитрий Каширин начали поиски старинных документов, хранившихся в библиотеках многочисленных местных монастырей. Отец Антони позже писал [31, s. 91]: "После закрытия в 1832 г. Пинского кармелитского монастыря, в его библиотеке, впрочем, мало важной, говорят, была найдена рукопись: "История города Пинска". Узнав об этом через несколько лет по слухам, я принялся ревностно отыскивать, в чьих руках находится сия рукопись. Ни один её видел, ни у одного она была в руках, но никто не умел указать, где её можно найти. Утверждали лишь, что рукопись состоит из нескольких десятков листов, писана старинным польским языком, в семнадцатом столетии (...)". Однако на переломе 30-40-х годов XIX века Антони Мошинский нашел в доминиканской монастырской библиотеке историческую хронику монастыря, составленную в 1762 году Климентием Жебровским. В этой хронике была рукопись на старопольском языке, в которой подробно рассказывалось о бунте пинских жителей в 1648 году во время восстания Богдана Хмельницкого. Жебровский писал, что эту рукопись ему передал пинский земский регент Василий Трухновский. Рукопись о пинском бунте отец Антони вначале опубликовал в 1841 году в журнале Юзефа Крашеского "Атенеум", а затем под названием "Исторический памятник о Пинске" - в 1846 году в московском журнале "Чтения в императорском обществе истории и древностей Российских", который редактировал выдающийся славист Осип Бодянский. Думается, что эта рукопись попала в руки Бодянского через посредничество Дмитрия Каширина или Юзефа Крашевского. Отметим, у Мошинского было много различных старинных документов. Так, выдающийся русский писатель Николай Лесков, посетивший Пинск в 1862 г., писал, что видел у историка 24 старинных грамоты [16, c. 35]. Как настоящий славист о. Антони исследовал связи между русским славянофилом Михаилом Ломоносовым (1711-1765) и польским пиаром, писателем Ежи Цяпинским (1728-1768). К сожалению, жизнь и творчество Антони Мошинского изучены очень слабо, поэтому попытаемся составить почти полный список его литературных и исторических произведений, изданных в виде отдельных брошюр и книг:

1. Historji literatury polskiej. Wilno, 1825.
2. Kazanie na pogrzebie Jasnie Welmożnego Władysława Franciszka Czarneckiego b. Chorążego W.x.L., Rzeczywistego Radzy Stanu, ordenów S. Stanisława i Orla Białego Kawalera miane w Kościołe Lubieszowskim XX. Pijarów 14 listopada 1829 r. Wilno, 1829.
3. Wiersz M.A. Mureta pisany do synowca. Wilno, 1829.
4. Kazanie na pogzebie Jasnie Wielmożnych Woyciecha [...] i Józefy z domu xczki Druckiej Lubeckiej Pusłowskich miane dnia drugiego żałobnego obchodu w Kościełe Parafialnym Olszewskim 12 lipca 1833 r. Wilno, 1833.
5. Wiersz Horacyusza Flakka o sztuce rymotwórczej. Wilno, 1835.
6. Odpowiedź na recenzyą dzieła: Wiersz Horacego o sztuce rymotwórczej przekładania (z łaciny) x. Antoniego Moszyńskiego SP. Wilno, 1836.
7. Kolęda dla dzieci. Wilno, 1836.
8. Kolęda dla dzieci. Wilno, 1838.
9. Kolęda dla dzieci. Wilno, 1840.
10. Lukasz Hübel. Wilno, 1840.
11. O klasztorze pińskim XX. Franciskanów. Wilno, 1844.
12. Żywot Macieja Dogiela z przydaniem wiadomości o sporze pijarów wileńskich z jezuitami wileńskimi (roku 1723-1753). Wilno, 1844.
13. Mowa z powodu zgonu śp. Ignacego hr. Platera. Kraków, 1855.
14. Idalii z Sobańskich Hr. Platerowej żonie, Konstancyi z hr. Platerów hr. Manuzzi siostrze, Konstantemu Włodzimierzowi, Wiktorowi i Feliksowi synom śp. Ignacego hr. Platera na pamiątkę, szacunku i współczyca. Warszawa, 1855.
15. Wiadomość o rękopisach polskich oddziału teologicznego w Cesarskiej publicznej bibljotece w Petersburgu. Kraków, 1874.
16. Monografia Kollegium i Szkoły Pijarskiej w Międzyrzeczu-Koreckim. Kraków, 1876.
17. Magia i spirytyzm w zarysie. Kraków, 1876.
18. Kronika Kollegium Lubieszowskiego XX. Pijarów. Kraków, 1876.
19. De sacra critica brevis commentatio… Kraków, 1876.
20. Pińsk i Pińszczyna. 1882.

Кроме слухов о загадочной рукописи истории Пинска, которую безуспешно искал Мошинский, в то же время по городу ходили слухи и о пинском летописце Митрофане (впервые о нём упомянул Юзеф Крашевский в 1837 г.) - современнике святого Нестора. Как будто о пинской летописи, написанной на деревянных дощечках, сообщали польские хронисты Кадлубек (XIII в.) и Мацей Стрыйковский (XVI в.). За почти 175 лет, прошедших с первого упоминания о пинском летописце Митрофане, ни один исследователь так и не привел цитат о нём из самих произведений Кадлубка и Стрыйковского. Это говорит о вероятном мифе, созданном, на наш взгляд, Дмитрием Кашириным. В той российско-польской борьбе за Полесье очень важно было доказать изначально русинские корни Пинщины. Рукопись истории Пинска, наверно, существовала, но её, по нашему мнению, оставил у себя Каширин и никому не показывал, поскольку в рукописи было много неудобных фактов, указывавших на польские страницы истории Пинска. В пользу этой версии говорит и тот факт, что после выезда из Пинска Дмитрий Каширин продолжал интересоваться историей Пинщины. Работая в гимназии в Кейданах, он в 1864 году опубликовал в двух номерах (№ 31, 32) славянофильской газеты "День" статью "О римско-католических костёлах и каплицах в Пинском уезде", в которой, возможно, использовал материалы из загадочной истории Пинска. Отметим, что редактор газеты "День", известный славянофил Иван Аксаков (1823-1886) поддерживал связи с Пинщиной: материально помогал местным православным церквям, переписывался с пинскими священниками...

Дальнейшие польские исследования Полесья

После поражения восстания 1830-1831 гг. увеличился интерес к Полесью польских учёных и писателей. "Сярод іншых збіральнікаў і даследчыкаў вуснай народнай творчасці і быту беларускага народа, на якіх у той ці іншай ступені ўплываў Хадакоўскі, былі К. Кантрым, Р. Зянькевіч, І. Крашеўскі і інш., якія ў пошуках старажытных славянскіх павер’яў, казак і песень услед за Хадакоўскім асаблівую ўвагу звярталі на Палессе" [6, c. 104]. Про Казимира Контрыма и Лукаша Голембёвского мы уже ранее писали.

Знаменитый польский писатель Юзеф Крашевский (1812-1887) в 1840 году призвал исследовать Полесье, характер и быт народа. Он сам был родом из Полесья: корни рода Крашевских находятся на Пинщине, а его детство прошло в отцовском имении Долгое на Пружанщине. На полесские темы Крашевский написал много не только художественных, но и научно-позвательных произведений: "Пинск и его окрестности" (1837), "Пинск и Пинщина" (1838), "Полесская ярмарка", "Село на Полесье", "Корчмы и дороги на Полесье" (1839), "Воспоминания о Полесье, Волыни и Литвы" (1842), "Одежда мещан и крестьян с окрестностей Бреста, Кобрина и Пружан" (1860) и др. "Да ранніх прац Крашэўскага этнаграфічнафальклорнага плана належыць аднесці "Пінск і яго ваколіцы". Аўтар нарыса звяртаецца да чытача з адкрытым пытаннем: ці ацаніў хто пасапраўднаму гаспадарчыя магчымасці поўдня Беларусі, культуру гэтага краю? І сам адказвае: ніхто толкам не ацаніў эканамічны патэнцыял Пінска, гэтага "будучага Ліверпуля". Многае Крашэўскім узята з летапісаў, хронік, мемуараў, з адшуканых манускрыптаў і апублікаваных крыніц. Пісьменнік даў даволі выразны малюнак Пінска, якім ён бачыўся яму ў час падарожжа" [6, c. 255]. Любовью к родному Полесью проникнуты многие страницы путевых заметок "Воспоминания о Полесье, Волыни и Литве". Украинский литературовед Стефания Баженова [1, c. 96] отмечает: "В своей работе Ю. Крашевский старается коснуться всех аспектов народной культуры региона, дать разностороннюю характеристику исследуемой территории, основных занятий населения, одежды, обычаев и обрядов, народных песен. Крашевский не только писал о полешуках-русинах, но и рисовал их: в 1850 году он издал "Несколько рисунков из жизни сельского населения Кобринщины". Под влиянием замечательного исследования Евстафия Тышкевича (1814-1873) "Описание Борисовского уезда" писатель в 1850 году в журнале "Атенеум" анонимно опубликовал "Несколько очерков из жизни сельского населения Кобринского уезда", где описал одежду, суеверия, и обычаи полешуков. Туда он включил 24 пословицы и 7 украинских песен, в том числе знаменитую "Не ходи Грицю на вечерницы". Позднее писатель говорил, что русинский фольклор - чудесный материал для создания литературных произведений, а для того, чтобы они были "совсем прекрасными, нужно писать их на местном языке народном".

Юзеф Крашевский главным делом своей жизни считал создание и выпуск популярного журнала "Атенеум" (1841-1851), активными сотрудниками журнала были деятели полесской культуры: Антони Мошинский, Плакид Янковский и Ромуальд Зенькевич. Полесская тема в журнале была широко представлена: фольклор, переписка Доленги-Ходаковского, воспоминания Генрика Цешковского о Лукаше Голембёвском и др. Исключительное место в полесской культуре занимает фольклорист Ромуальд Зенькевич (1811-1868). Юзеф Крашевский поддерживал фольклористическую деятельность своего университетского однокурсника: высоко оценил его главный труд "Народные песни пинского люду", напечатал в своём журнале большую подборку песен из него.

Ромуальд Зенькевич работал домашним учителем детей князя Геронима Друцкого-Любецкого (1779-1844) в его имении Лунин на Пинщине. В княжеской резиденции образовался настоящий культурный центр. Во своём дворце князь создал хороший музей и собрал великолепную библиотеку. В имении жили и работали художник Михаил Кулеша (1795 или 1800-1863), поэт Павел Гениюш (1805-1848) и композитор Геркуланум Кремпский (? - ?)... Наверно, под влиянием своих виленских учителей Ивана Лобойко, Иоахима Лелевеля, пинчука Леона Боровского (1784-1846) и др. Ромуальд Зенькевич начал собирать песни, сказки, легенды в окрестностях села Лунин. Больше 200 песен в 1851 году было опубликовано в его труде "Народные песни пинского люду" (параллельно с польским переводом), который стал первым сборником полесского фольклора. В его предисловии Зенькевич [32] написал: " (...) следы обычаев тут ещё живы с далёких столетий и мимо них нельзя пройти исследователям". Гениюш и Кремпский помогали ему в сборе фольклора, а композитор записывал мелодии к собранным песням, к сожалению, нотные записи не сохранились. Главным научным трудом фольклориста является статья "Про урочища и обычаи населения Пинщины и про его песни", где он исследовал быт, менталитет и фольклор Пинчуков в общеславянском контексте. Исследователь пошел по стопам Доленги-Ходаковского, считая главным источником изучения древней истории - фольклор, топонимику и археологические памятники, прежде всего городища. Зенькевич тоже изучал городища: земляные валы возле Кожан-Городка, Дубнович, двор Городок, курган "Девка" возле Белого озера и др., поддерживал гипотезу Ходаковского о том, что Полесье - прародина славян. Наверно, от своего учителя Ивана Лобойко фольклорист получил широкие славянские познания и понимание специфики полесского в контексте общеславянского, что так удивляет современных исследователей. К большому сожалению, его активная фольклористическая деятельность была рано прервана слепотой.

Огромная заслуга Ромуальда Зенькевича и в том, что он воспитал такого патриота Полесья, как князь Эдвин Друцкий-Любецкий (1828-1901). В 1861 году варшавская "Газета польска" (отметим, что её редактором был тогда Ю. Крашевский) поместила следующую информацию: "Мы получили от князя Эдвина Друцкого-Любецкого из Пинска письмо (от 15 мая) следующего содержания: "Диалект полешуков, будучи полностью отличным от русского и польского языков, значительно усложняет науку чтения в сельских школах по букварям польским и русским. Сельские дети с большим желанием учились бы читать на тутейшем языке, на собственном говоре. К сожалению, этот говор не имеет ни одной книги, ни даже простого букваря. С целью исправления такого недостатка прошу от имени всех жителей Пинского уезда сообщить через газету, что мы назначаем премию (100 рублей серебром) за создание букваря на полесском диалекте. День 1 июня 1862 г. - последний срок присылки букварей (с указанием фамилий авторов в запечатанных конвертах) на конкурс. Высылать на мой адрес. Назначенные мною лица, решат кому присудить премии. Адрес: князю Эдвину Друцкому-Любецкому в Пинск. Другие газеты могут перепечатать это объявление". Отметим, что князь в отличие от Зенькевича уже полностью признал самостоятельность полесского языка. Нам неизвестны буквари, написанные к этому конкурсу. Возможно, далёким отголоском того конкурса было создание в 1875 году православным священником Лунинской церкви Платоном Тихоновичем грамматики говора села Лунин. Хотя этот говор ближе к белорусскому языку, чем к полесскому.

Стоит отметить и других польских исследователей Полесья. Так, известный писатель и публицист Эдвард Масальский (1799-1879) написал этнографическую работу "Обычаи пинчуков и белорусов", которая, к сожалению, не опубликована. Возможно, писатель тоже гостил у князей Друцких-Любецких. Этнографические исследования на Пинщине проводили Пётр Якса-Быковский (1823-1889) и Мстислав Каминский (1839-1868). Этнограф и публицист Мстислав Каминский в своей работе "Воспоминания про Пинщину" дал интересные известия об обрядах, быте, обычаях и фольклоре пинчуков. Этнограф и писатель Пётр Якса-Быковский одним из первых стал исследовать уникальный обряд куста, а также свадебные обряды пинчуков. Обобщающие результаты своих исследований он изложил в своей работе "Обрядовые песни русского населения окрестностей Пинска".

Таким образом, в середине XIX века в Лунине и Пинске сложились крупные центры польско-полесской культуры. К пинскому кружку можно отнести скульптора и художника Хелену Скирмунт (1827-1874), а также её дядю, знаменитого художника и композитора Наполеона Орду (1807-1883).

Пинский "Мур"

В истории Пинска и его культуры дворец Бутримовича, который часто называли "Мур", занимает особое место. Его в 1794 году построил предположительно известный виленский архитектор Кароль Шильдхауз в архитектурном стиле, сочетавшем элементы барокко и классицизма. Дворец поражал своей красотой жителей и гостей города. Выдающийся польский писатель Юзеф Крашевский [12, с. 208] в 30-е годы XIX века так его описал: "Один из них [дворцов. - Авторы], Г. Скирмунта, довольно красив и даже, как щёголь в деревне, так кажется и стыдится своей вычурной архитектуры, подле других домов, стоящих попросту без затей, как сундучки на полках". Первым хозяином дворца был известный государственный деятель, предприниматель и меценат Матеуш Бутримович (1745-1814?). Фигура для Полесья - действительно, колоссального масштаба. Пинский подстароста сумел увидеть в Полесье, в этом Богом забытом крае "болот и лесов", перспективный регион для развития торговли, промышленности и сельского хозяйства. Бутримович много сделал для экономического подъёма края, за что его справедливо называли Преобразователем Полесья. Он был очень просвещённым человеком, политическим мыслителем, изучавшим, как депутат Великого сейма, вопросы политического устройства и стабильности Речи Посполитой. Думается, что уже при нём дворец превратился в центр культуры. Во дворце устраивались балы и приёмы, на которых на фортепьяно играла дочь хозяина и замечательная пианистка Юзефа Орда, талантом которой восхищался сам польский король Станислав Понятовский. Сам Матеуш Бутримович, конечно, собирал коллекцию живописи, в первую очередь, фамильные портреты.

После его смерти хозяйкой дворца стала дочь Юзефа Бутримович (1775-1859), вышедшая замуж за кобринского помещика Михаила Орду. Их сыном был знаменитый художник и музыкант Наполеон Орда (1807-1883). Однако пинский дворец унаследовала его сестра Гортензия Скирмунт (1808-1894), вышедшая замуж за богатого помещика Александра Адамовича Скирмунта - человека прогрессивных взглядов. Их дочь Елена Скирмунт (1827-1874) была очень талантливым человеком, причем её талант проявился во многих областях: скульптуре, изобразительном искусстве и литературе. Думается, что не последную роль в раскрытие её художественного таланта сыграла та творческая аура, царившая во дворце, в котором Елена выросла. Частым гостем дворца был знаменитый писатель и историк Юзеф Крашевский, с которым Елена дружила всю свою жизнь. Скульптор вышла замуж за своего дальнего родственника Казимира Скирмунта (1824-1893), который был неплохим архитектором. Вокруг супругов образовался своеобразный художественный кружок, в который входили близкие люди, не только пинчане: её подруга и художница Ядвига Кеневич (?- 1892), родной брат мужа, художник Шимон Скирмунт (1835-1902), художник и мемуарист Эдвард Павлович (1825-1909), художник и литератор Бронислав Залесский (1820-1880), пинский художник Константин Радык ... К этому кружку можно смело отнести и её дядю, художника Наполеона Орду, который каждую полесскую зиму жил в пинском дворце, где заканчивал свои многочисленные архитектурные зарисовки, которые привозил после летних путешествий по землям бывшей Речи Посполитой.

Если коротко остановиться на творчестве самой Елены Скирмунт, то исследовательница Иоланта Поляновская [33] характеризует его как что-то среднее между реализмом и назаретизмом, в нём можно выделить четыре основные темы: портреты близких людей, христианство, история Литвы и родное Полесье. Поскольку Скирмунты происходят из языческого княжеского рода, то Елене Скирмунт была близка тема истории средневековой Литвы: она создала скульптурные портреты знаменитых литовских государственных деятелей: великих князей Миндовга и Гедимина, планировала создать образ полководца-князя Витовта, а также и религиозных дятелей, носителей литовского народного духа: виленского епископа Войцеха Табора, жмудского епископа Мельхиора Гедройца и святого Казимира. Елену Скирмунт можно считать одним из самых ярких представителей литвинской идеи в польском искусстве. Бронислав Залесский написал её биографию, которую не случайно назвал "Из жизни литвинки" (Познань, 1876).

Благодаря стараниям Елены Скирмунт и её дочки, последней владетельницы дворца, историка и писательницы Констанции Скирмунт (1853-1933) пинский "Мур" превратился в настоящий музей. Здесь имелись галерея картин голландских мастеров, портреты Бутримовичей, Скирмунтов, Ордов и других породнившихся с ними родов; портрет во весь рост Адама Мицкевича кисти знаменитого художника Валентина Ваньковича, собрание слуцких поясов, саксонского фарфора, персидские ковры, старое венецианское зеркало, мебель в стиле ампир. Особое место занимали скульптурные работы Елены Скирмунт: мраморный бюст матери Гортензии Скирмунт, скульптуры Миндовга и Гедимина, а также её рисунки-портреты: бабушки Констанции Сулистровской (1844), мужа Казимира (1850), матери (1854), писателя Юзефа Крашевского, сестры Марии Чапской (1851), сестёр Теофилии и Зеноны Любанских, а также "Видочек с натуры (Пинщина)" (1850), "Жительницы окрестностей Давид-Городка" (1855), "Лирник полесский" (1859), "Костёлок св. Карла в Пинске" (1868) и др. Одно время во дворце хранилось полное собрание архитектурных пейзажей Наполеона Орды.

Полесская (польскоязычная) культура

Петербургская котерия под полесской культурой понимала польскоязычную культуру Полесья, основанную на исторических и культурных традициях ВКЛ. Ярчайшим представителем такой "полесской" культуры был великий писатель и историк Юзеф Крашевский (1812-1887) с его циклом полесских повестей: "История Савки" (1843), "Ульяна. Полесская повесть" (1843), "Остап Бондарчук" (1847) и др. Центральная тема этого цикла - бедственная жизнь крестьянина-полешука.

Главным печатным органом выражения полесских идей котерии стал альманах Адама Пенькевича "Боян". Само название этого альманаха говорит о панславистских взглядах его редактора Адама Пенькевича (1799-1879), малоизвестная личность которого заслуживает более подробного разговора. Адам Пенькевич - минский врач и польский поэт, автор поэтического сборника "Наши песни" (1848), составитель хрестоматии "Избранные произведения польских писателей". Поэт увлекался украинским фольклором. В 1837 году в виленском альманахе "Бирута" появились переводы Пенькевича пяти украинских песен. Украинский фольклорист Роман Кирчив [7, c. 72] замечает: "Некоторые из украинских текстов этих песен Пенькевич мог взять со сборника Вацлава из Олеска (первая песня) и Максимовича (последняя). Но других песен нет ни в одном из печатных тогдашних изданий. Пенькевич или сам написал их с устного бытования, [очень вероятно на Полесье. - Авторы] или почерпнул их из какого-то рукописного источника. Ведущее место занимают переводы украинских песен в изданном Пенькевичем альманахе "Боян"".

Плакид Янковский - деятель полесской культуры?

Именно школа и церковь стали тогда главной ареной борьбы польской и русской культур за душу простого белоруса и полешука. Литовский историк Дариюс Сталюнас [24, c. 183] пишет: "Таму не павінна зьдзіўляць і тое, што ў канцы 1850-х гг. беларускія актывісты рабілі спробы заснаваць народныя школкі зь беларускай мовай навучаньня. Мова выкладаньня ў народных школах стала аб’ектам грамадзкай дыскусіі пасьля таго, як на пачатку 1862 г. былі надрукаваныя праекты новых статутаў народных і агульнаадукацыйных вучэльняў". Ещё в 1862 году министр народного просвещения Александр Головин (1821-1886) и попечитель Виленского учебного округа, князь Александр Ширинский-Шихматов (?-1884) придерживались мысли о возможности и даже необходимости преподавания в начальных школах округа предметов на простонародных языках. 15 мая 1862 года князь Ширинский-Шихматов приказал инспектору Белостокской гимназии, языковеду и историку Стефану Куклинскому (1831?-1891?) выехать в указанную ему местность для создания новых начальных школ. Он выехал в Пинск, где стал работать директором городских училищ. Выскажем гипотезу, что Куклинский, как знаток диалектов и хороший филолог, был направлен на Пинщину как раз для введения там преподавания в начальных школах на полесском языке.

Литературовед Николай Хаустович [25, c. 195-196] пишет: "Наколькі сур’ёзна расійскія улады на Беларусі ставіліся да ідэалагічнай апрацоўкі насельніцтва, да контрпрапаганды, сведчыць распрацаваны праект выдання штомесячнага беларускамоўнага часопіса "Друг народа": "Народны часопіс для "западно-руссов" павінен ставіць сабе галоўнай мэтай спрыяць інтэлектуальнаму і этычнаму выхаваньню народу "в духе православия, русской народности и преданности престолу" і тым дапамагаць збліжэньню Заходняга краю з супольнай бацькаўшчынай Расіяй для ўзаемнага іх злучэння сувязьзю грунтоўных інтэрэсаў у адно органічнае цэлае". Ужо было атрымана фінансаванне (6000 руб. на год), але змена кіраўніцтва ў краі (замест генерал-губернатора У. Назімава і апекуна Віленскае навучальнае акругі А. Шырынскага-Шыхматава былі прызначаны М. Мураўёў і І. Карнілаў) прывяла да занядбання беларускамоўнага праекта і замену яго расійскамоўным - напачатку "Русским чтением", якое неўзабаве трансфармавалася ў "Вестник Западной России" К. Гаворскага". Историки Олег Латышонок и Евгений Миронович [15, c. 83] всё-таки считают: "Беларускую мову ў якасці дапаможнай усё ж увялі ў народныя школы. Для гэтых школаў вялікім накладам выдалі "Разсказы на белорусском наречии". Ананімны аўтар гэтых апавяданьняў тлумачыць чытачу, што той слушна пакінуў унію і павінен задавальняцца сваім сацыяльным становішчам. Варта адзначыць, што назва "беларус" ахоплівае тут ня толькі праваслаўных, але і пашыраецца на католікаў. Да таго ж тут згадываецца шматвяковая гісторыя Беларусі, пачынаючы з Полацкага княства".

"Разсказы на белорусском наречии" интересны тем, что три рассказа написаны на северо-восточном диалекте белорусского языка, а два - на полесском языке. Хаустович отмечает, что неизвестный автор обладает литературным талантом и "дастаткова абазнаны ў гісторыі, як неблагі этнограф і мовазнаўца, ён спрабуе акрэсліць межы беларускага племені, як тонкі псіхолаг, ён слушна расстаўляе акцэнты..." [25, c. 197]. Олег Латышонок [14, c. 422] пишет: "У нарысе не відаць заходнерусізму. Аўтар відавочна ўзгадаваны на польскай гістарыяграфіі, але гісторыю Беларусі пераасэнсаваў на свой, нацыянальна-беларускі лад. Па-паляшуцку гаворыць таксама першы ў гісторыі беларускай літаратуры персанаж, які сам сябе сьвядома залічае да беларусаў. (...) Падсумоўваючы, можна сьцьвердзіць, што зборнік напісаны беларусам, які стараўся правесьці нацыянальную беларускую думку ў падручніку, які мусіў прайсьці расейскую цэнзуру". Фактически Латышонок считает неизвестного автора первым белорусским национальным историком. Кто же это - такой разносторонний и талантливый человек? Николай Хаустович выдвинул гипотезу, что неизвестным автором явлется историк Михаил Коялович (1828-1891), а Олег Латышонок считал автором забытого историка Игнатия Кулаковского (1800-1870). С этим трудно согласиться, поскольку оба историка родом из белорусскоязычных районов Сокольщины и Пружанщины. Поэтому сомнительно, что они хорошо знали полесский язык. Кроме того, поляк-католик Кулаковский вряд ли мог написать такое страстное антикатолическое и антипольское произведение. На наш взгяд, на роль автора больше всех подходит православный священник и польский писатель Плакид Янковский, который родился в деревне Войской Брестского уезда возле местечка Каменец-Литовский. Известный белорусский диалектолог, крупнейший специалист по полесским говорам Фёдор Климчук считает, что язык двух полесских рассказов наиболее отвечает как раз Каменецкому региону. Одно время Янковский работал гувернёром в имении Низы на Чериковщине. Вообще он был полиглотом, знавшим с десяток языков. Осталось много свидетельств, что Плакид Янковский был белорусским патриотом. Его друг Александр Валицкий (1826-1893) [35, s. 469] писал, что ему не доводилось встречать человека, так искренне любящего свой край, родимый уголок, всех земляков, домашний очаг, как это проявлялось у Плакида Янковского. Историк-краевед Владимир Кисилёв [8, c. 15] пишет: "Не всех устраивала его самобытная - пролитовская, а точнее, пробелорусская - позиция". "Публікацыі Янкоўскага сведчаць, што ён ведаў Беларусь, задумаўся і пра стварэнне духоўнага цэнтра беларусаў, дзе б свабодна, без уціску зверху можна было развіваць культуру. Ён зайздросціў палякам, што ў іх ёсць моцныя цэнтры культуры, а ў беларусаў іх не было..." [6, c. 237]. Напомним, что Плакид Янковский был видным деятелем петербургской котерии, а значит, и панславистом. Кроме того, его близким другом был такой полесский патриот как Юзеф Крашевский. "Сярод вядомых літаратараў і выдаўцоў, з якімі П. Янкоўскі завязвае сяброўскія стасункі, быў і Ю. Крашэўскі. Сяброўства мела літаратурны плён, бо яны супольна напісалі "Складаную аповесць" (1843). Крашэўскі даў Янкоўскаму найвышэйшыя характарыстыкі як чалавеку і творцу" [13, c. 52].

Услышав наши аргументы в пользу авторства Плакида Янковского, с ними согласился известный историк Олег Латышонок. Итак, первым полесским прозаиком можно считать Плакида Янковского, первым полесским поэтом - Франца Савича.

Пинский православный историко-этнографический кружок

Для борьбы с католицизмом и польским влиянием в Пинске стал складываться православный историко-этнографический кружок. Наверно, свою лепту в его создание внёс известный историк церкви, архимандрит Николай (Трусковский, 1820?-1881), который в середине 50-х годов был несколько лет настоятелем местного Богоявленского монастыря. Тогда же пинский священник Михаил Загоровский собирал документы по истории православной церкви на Полесье. Собирал старинные документы и архимандрит Богоявленского монастыря Геласий (Княжеский, 1798?-1853). В 1845 году минским губернатором Алексеем Семеновым была учреждена Комиссия для собрания древних актов, хранящихся в городских архивах и православных монастырях Минской губернии. В работе комиссии приняли участие архимандрит Геласий, бывший директор Архангельской гимназии, статский советник Жуковский, борисовский маршалок Евстафий Тышкевич и др. Результатом работы этой комиссии было издание в 1848 г. книги "Собрание древних грамот и актов городов Минской губернии, православных монастырей, церквей и по разным предметам", где было опубликовано 15 грамот (из всех 171), связанных с Пинском. Можно предположить, что пинские грамоты предоставил для издания архимандрит Геласий.

В 1852 году в Пинск из Несвижа был переведен ярый борец с католицизмом, протоиерей Василий Грудницкий (1820-1903). И в том же году прихожане Купятичской церкви пишут архиепископу Минскому и Бобруйскому Михаилу прошение о возвращение из Киева местной святыни - знаменитой Купятичской иконы Божией Матери. К прошению прилагались две справки об истории Купятичского монастыря и самой иконы, написанные приходским священником Иосифом Загоровским (?-1858) и благочинным Василием Грудницким. Протоиерей, наверно, после отъезда архимандрита Николая возглавил пинский кружок. Отец Василий в 1874 году в газете "Минские Епархиальные Ведомости" опубликовал интересную и обстоятельную историю Пинщины, а также "Сказание о Купятичской иконе". Василий Грудницкий много сделал для укрепления православия на Пинщине. Под его руководством домиканский костёл был перестроен в Фёдоровский кафедральный собор, во что он вложил много личных средств.

Тогдашний приходской священник Феликс Дружиловский (1838? - 1912) опубликовал в газете "Минские Епархиальные Ведомости" статью "Из церковной летописи Купятичской СвятоНиколаевской церкви". На ниве полесской культуры работали и другие священники: Иоанн Акоронко (1819-?), издавший "Летопись Пинского уезда и благочиния Лещинской Успенской приходской церкви", создатель полесской грамматики Платон Тихонович (1838-1922), этнограф и фольклорист Дмитрий Булгаковский (1843-1918). К пинскому кружку можно также отнести пинчука Николая Акоронко (1838-после 1904) - тогдашнего редактора "Минских Епархиальных Ведомостей", где в основном и печатались члены кружка. Отметим, что свою грамматику Платон Тихонович писал для конкурса на создание учебников для школ, который проводился Минской дирекцией народных училищ. А инспектором дирекции тогда был Николай Акоронко.

Важное место в пинском кружке (возможно его идеолог) занимал Стефан Фёдорович Куклинский. Поэтому на его биографии остановимся поподробнее. В 1852 году он закончил историко-филологический факультет Харьковского университета. Хотя во время его учёбы там уже не работали выдающиеся учёные-слависты Измаил Срезневский и Николай Костомаров (1817-1885), однако ещё преподавали историю украинский поэт Пётр Гулак-Артемовский (1790-1865) и фольклорист Амвросий Метлинский (1814-1870). Известно, что в конце 50-х годов, работая в Киевском университете, Метлинский руководил студенческим кружком, в котором историю изучали через призму фольклора (типичная идея Доленги-Ходаковского). На каникулах студенты записывали народные песни, приметы, предания и т.п. Можно предположить, что такой же кружок действовал и в Харьковском университете. Очевидно, что Куклинский прошёл фольклористическую школу Амвросия Метлинского, который был типичным славянофилом и одновременно украинофилом, однако, считавшим украинский язык говором, пригодным только для написания литературных произведений. Первые научные исследования Куклинского были опубликованы в известном журнале "Современник" в 1853 году. Любопытно, что тогда харьковские романтики не подписывали свои произведения собственными фамилиями. Это у них перенял и Куклинский, который свои произведения или вообще не подписывал, или подписывал криптонимом "С. К.", или сокращением "Куклин". В конце 50-х годов Стефан Куклинский работал инспектором Белостокской гимназии. Тогда он активно собирал под Заблудовым фольклор, часть собранных им материалов напечатал Пётр Гильтебрандт (1840-1905) в "Сборнике памятников народного творчества в Северо-Западном крае". В 1858 году в "Этнографическом сборнике" Куклинский напечатал три предания и 28 песен в большой и интересной статье "Заметки о западной части Гродненской губернии", где показал себя талантливым историком и диалектологом. 31 октября 1865 года Куклинский был назначен директором Пинской гимназии с целью её полной русификации. В Пинске он продолжил свою научную и литературную деятельность: написал статьи "От Пинска до Новогрудка" и "Исторические известия о православных церквях в г. Пинске". В 1871 году историк раскопал курган Миндовга возле бывшего Лещинского монастыря, с которого начиналось христианство на Полесье. По-видимому, искал следы древнего православия в здешних краях, но нашёл только саманидский дирхем. Думается, что именно фольклорист Стефан Куклинский заинтересовал священника Дмитрия Булгаковского полесским фольклором. В 1875 году Куклинского назначили первым директором Несвижской учительской семинарии.

К кружку можно отнести и еще одну загадочную личность. В газете "Киевский телеграф" (1863 г., № 8) была опубликована статья "Письмо из Пинска", написанная корреспондентом газеты, в которой дано описание города. Статья загадочно подписана "Ив. Ст. Пинчук - Мохраниця". Ещё в 1861 году в десятом номере первого украинского журнала "Основа" была напечатана статья "Несколько слов о пинчуках" (Письмо к редактору), в которой утверждался вес языкового критерия "при определении национальности" и приводился образец языка пинчуков. Статья была подписана немного иначе - "Ю. Мохраниця". Явно, что это псевдоним. Мохраниця, на наш взгляд, означает житель села Мохро Пинского уезда (сейчас Ивановский район). Кто из жителей этого села мог быть автором статьи? На наш взгляд, им мог быть или священник местной церкви Григорий Фомич Таранович (1801-1870), или его сын Евстафий Таранович (1842?- ?), студент Петербургского университета. Вторая версия более правдоподобна.

Кто же написал "Пинскую шляхту"?

В 2000 году известный филолог Нина Мечковская в статье "Винцент Дунин-Марцинкевич не был автором водевиля "Пинская шляхта"" [18] приводит довольно убедительные аргументы того, что белорусский классик не мог быть автором комедии. С того времени в отечественном литературоведении началась бурная дискуссия по данной проблематике. Вначале в качестве главного аргумента оппоненты приводили то, что в Пинске некому было написать такое талантливое произведение. Однако столица Полесья являлась тогда, как мы выше показали, значительным центром польской и полесской культур. Ищя автора "Пинской шляхты", сперва обратили внимание на историка, языковеда и писателя Стефана Куклинского, который интересовался местными говорами и фольклором. Однако вскоре появились сомнения, так как один из ведущих специалистов по говорам Берестейско-Пинского Полесья, языковед и историк Федор Климчук по некоторым особенностям языка пьесы точно определил село, говор которого использовал автор. К сожалению, эта работа еще не опубликована. Одкако известный лингвист-диалектолог любезно согласился изложить основные положения еще неопубликованной своей работы:

1. Язык "Пинской шляхты" - это стройная система, а не какая-нибудь неупорядоченная "смесь" или стилизация.

2. В языке "Пинской щляхты" наиболее значительны два компонента: а) местный берестейско-пинский говор и б) старая восточнославянская (старобелорусская и староукраинская) письменная традиция, частично сохранившиеся со времен Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой.

3. Таким образом, автор "Пинской шляхты", с одной стороны, владел местным берестейско-пинским говором, с другой стороны, был замечательным знатоком старой восточнославянской традиции.

4. Итак, в основе языка "Пинской шляхты" лежит берестейско-пинский говор. Попытаемся сузить рамки. Особенности текста показывают, что это говор нынешнего Пинского района. Попытаемся еще сузить рамки. Языку "Пинской шляхты" характерна такая черта, как наличие гласного "умляута" в определенной позиции. Он обозначен буквой [ю], иногда сочетанием [iо]: вюн (27 раз), вюнже (3 раза), вюна (2 раза), вюнаж (1 раз), вюны (1 раз), тюльку (12 раз), тюльки (4 раза), зубiоў (1 раз), всего 51 раз. Гласный "умляут" встречается в говорах нескольких районов Брестской области: Пинском, Кобринском, Каменецком, Брестском, Ивановском, Малоритском. Но поскольку основа местного диалектного компонента языка "Пинской шляхты" - это говоры Пинского района, то мы указываем на ареал распространения "умляута" в Пинском районе. Этот ареал локализуется к востоку, юго-востоку и частично к северо-востоку от Пинска. Это сельсоветы: Боричевичский, Каллауровичский, Лемешевичский, Лопатинский, Плещицкий. Все они расположены южнее Припяти. А северным форпостом этого ареала являются сёла Купятичи и Сушицк Городищенского сельсовета. В 1974 г. в Купятичах насчитывалось 352 двора, 1281 житель, Сушицке - 182 двора, 484 жителя.

5. Попытаемся еще более сузить указанный ареал. "Пинскую шляхту" породили не глухие места. Жители глухих мест "любят" стесняться своего говора, они с лёгкостью переходят на говор более престижный. В нашем же случае автор "Пинской шляхты" не стесняется говора на котором он пишет указанное произведение. Он им гордится. Он считает этот говор достойным для того, чтобы на нем написать высокохудожественное произведение. "Пинская шляхта" очевидно создавалась в таком населенном пункте, которому характерны богатые культурные традиции. Если взглянуть на населенные пункты указанного выше ареала распространения "умляута" в говорах Пинского района, то таким пунктом с весьма богатыми культурными традициями окажутся Купятичи. О них публиковалось немало.

6. Автором "Пинской шляхты" мог быть местный пинчук, а мог быть выходец из другого региона. Во втором случае он долго жил на Пинщине и усвоил местный говор. Второй вариант более вероятен. Если обратить внимание на язык "Пинской шляхты", то обнаруживается некоторая непоследовательность. Так, "умляут" обычно употребляется в закрытых слогах и под ударением. А в "Пинской шляхте" обнаружено 4 случая, когда "умляут" (графически "ю") употреблен в открытом слоге и не под ударением. Это дает основание предположить, что автор "Пинской шляхты" пинским говором овладел еше недостаточно.

Сразу возникает много вопросов. Кто мог быть на Пинщине хранителем старой восточнославянской письменной традиции? Конечно, местные православные или униатские священники. Кого именно после открытия Федора Климчука брать в авторы пьесы? Василия Грудницкого и Феликса Дружиловского, которые столько писали о Купятичах, или Платона Тихоновича, родившегося в близких Вылазах - полностью шляхетском селе? Всё-таки мы склонялись к Платону Тихоновичу, как личности более известной. Однако чересчур светский характер "Пинскай шляхты" заставил к Платону Тихоновичу взять в соавторы и Стефана Куклинского. О чем было написано в статье "Дырэктар гімназіі Куклінскі і святар Ціхановіч" в "Краязнаўчай газеце" (2008, № 22). В этой статье высказано пожелание, что надо новую информацию о членах пинского кружка искать в Минске - в Национальном историческом архиве. Во время своего отпуска один из авторов решил, что это надо сделать, в первую очередь, самому, и поехал на четыре дня в столицу.

В архиве стал выписывать те дела, в которых упоминались фамилии членов пинского кружка. На третий день в руки попались два дела,содержание которых, на наш взгляд, решают вопрос об авторстве "Пинской шляхты". Во-первых, обнаружилось, что известный фольклорист и писатель Дмитрий Булгаковский был священником Купятицкой церкви. В то время на Полесье православная церковь поощряла священников читать проповеди на местных говорах. А, во-вторых, тогда Булгаковский был непосредственным участником двух церковных судебных тяжб, в которых можно обнаружить много общего с сюжетом "Пинской шляхты". К тому же в будущем, отрекшись от священнического сана, Дмитрий Булгаковский стал довольно известным и плодовитым светским писателем и публицистом (в катологе Российской национальной библиотеки 252 позиции его произведений). Все наши предыдущие гипотезы в один момент лопнули. Перед тем как привести найденные в архиве документы, немного расскажем о жизни отца Димитрия. Напомним, что он родился в городе Елец Орловской губернии. В 1869 году Булгаковский закончил Минскую духовную семинарию, а осенью того же года был рукоположен в сан священника Морочской церкви Мозырского уезда. В 1870 году переведён в Пинск, где он служил священником Федоровского собора под непосредственным руководством настоятеля Василия Грудницкого, который, конечно, заинтересовал его историей и культурой Полесья. Одновременно молодой священник преподавал церковнославянский и русский языки в Пинском духовном училище. 15 февраля 1874 года Дмитрий Булгаковский поменялся должностями с настоятелем Купятицкой церкви Феликсом Дружиловским. После этого между священниками началась длительная и несовсем красивая тяжба, что видно из следующего документа [43, л. 12]:

17 июля 1874 года между священниками было заключено мировое соглашение, как в "Пинской щляхте" между Тюхай-Липским и Протосовицким. Содействовал заключению этой мировой и помощник благочинного Иоанн Акоронко, хотя главную роль сыграл, специально посланный пниовский священник Иоанн Михалевич (1829-1901). Возможно, Акоронко был прообразом пристава Кручкова, к которому шляхта обращалась "Найяснэйшая корона". Думается, и под другими персонажами комедии скрываются конкретные личности: Тугай-Липский - Булгаковский, Тихон Протосовицкий - собирательный образ священников, членов пинского кружка (Платон Тихонович, Феликс Дружиловский, Василий Грудницкий...) или один Тихонович Платон, Кулина - их соратник Стефан Куклинский, печатавшийся под псевдонимом "Куклин". В 1870 году Платон Тихонович был назначен священником Пинского кафедрального собора, но к должности почему-то не приступил и остался в Лунине. А на его место в Пинск назначили Дмитрия Булгаковского. Неизвестно, что за этим стояло. Возможно, между ними была какая-то ссора или интрига?

Более неприятные последствия для Дмитрия Булгаковского имела следующая тяжба. 20 января 1875 года он на окружном съезде духовенства обвинил своего бывшего начальника, смотрителя Пинского духовного училища и одновременно заведующего свечным заводом Виктора Тарановича (1839-?) в том, что тот утаил часть воска, сданного им на завод. Заведующий оправдывался [43, л. 3-5] перед епископом Александром (Добрынином):

Нам неизвестно, дошло ли дело до уголовного преследования отца Димитрия, но духовные власти расследовали это дело, в котором участвовал и лещинский священник Иоанн Акоронко [43, л. 2]:

Однако в папке дела № 34764 нет объяснения Булгаковского, хотя оно указано ещё и в полном списке документов дела. Случайно ли оно потерялось или было изъято, трудно сейчас сказать. Но правды отец Димитрий так и не добился: его перевели вначале на другой конец епархии в уездный город Борисов, а вскоре вообще удалили из нее, назначив законоучителем Свислочской учительской семинарии в Гродненской губернии. Как и Тугай-Липский, Булгаковский сказал нелицеприятную правду и был "избит" церковными властями. Выскажем гипотезу, что Виктор Таранович, который угрожал ему судом, а возможно и каторгой, зашифрован в образе старого щляхтича Куторги, нёсшего главную угрозу счастью главных действующих лиц пьесы. А возможно, писатель намекал, что Таранович заслуживает каторги. Конечно, если имя одного персонажа пьесы созвучно имени реального лица судебной истории, то это можно считать случайностью. Однако, если имена почти всех персонажей созвучны, то это - явно не случайность.

Последний документ [43, л. 25] напоминает то, что пинская шляхта в пьесе также оплатила проезд пристава Кручкова к ним. Мелочность, жадность, спесивость, страх и раболепие перед начальством пинской шляхты (Михалевичей, Дружиловских, Тарановичей, Акоронок), конечно, возмущала Дмитрия Булгаковского. А большинство православных священников Пинщины происходили из старых местных униатских священнических родов и считали себя шляхтичами. Долго, наверно, отец Димитрий обижался на пинчуков. Даже свои собранные о них этнографические и фольклорные материалы не печатал 15 лет: знаменитый сборник "Пинчуки" вышел только в 1890 году. Если сравнить его с "Пинской шляхтой", то можно увидеть некоторые параллели. В песнях пинчуков одними из главных любовных героев также являются Марыся и Грыцько, их может разлучить только могила и единственное средство от несчастной любви для них - утопиться. Дмитрий Булгаковский в "Пинчуках" поместил 56 любовных песен и на трех страницах дал характеристику им, там показал себя настоящим специалистом по любовным отношениям молодых пинчуков. В комедии использовано много песен, поговорок, пословиц... И вот историк церкви Гордей Щеглов [26, c. 17] пишет: "Любопытно, что в своей педагогической практике он обращался непосредственно к памятникам народной педагогики - пословицам, песням, загадкам, обрядам, что было известным новшеством в педагогике. Не оставлял Булгаковский и литературных трудов".

Отметим, что очень много серьёзных фактов противоречат авторству Дунина-Марцинкевича. Например, текст от автора (ремарки, замечания ...) написаны даже на русском языке. Итак, получается, что шляхтич-католик Марцинкевич написал антишляхетское произведение на чуждой ему кириллице, на незнакомом пинском говоре (что требует колоссальных трудов, так как говор пока ещё совершенно не разработан ни в языковом, ни в литературном плане) с использованием ещё русского языка, почему-то пишет про незнакомую православную пинскую шляхту, а не про близкую воложинскую католическую шляхту, совсем непонятно зачем придерживается старобелорусской (чисто православной) письменной традиции (откуда он её может знать?) и т. д. Чтобы как-то пояснить все эти противоречия и парадоксы современные литературоведы показывают настоящие чудеса фантазии и изворотливости. Например, они приводят такой аргумент: известный белорусско-польский литератор-краевед Александр Ельский написал в биографии белорусского писателя, что Дунин-Марцинкевич собирал на Пинщине народные "обрядовые песни и поговорки". Не нужно быть профессиональным литературоведом, чтобы понять после прочтения "Пинской шляхты", что её автор действительно всё это делал. Однако мы точно знаем, что именно Дмитрий Булгаковский собирал фольклор на Пинщине, а при этом нет никаких документальных свидетельств даже о пребывании там Дунина-Марцинкевича. Пишут также, что какие-то шляхтичи Марцинкевичи жили в селе Вулька Лавская Пинского уезда. И как раз к ним, возможным родственникам, мог приезжать писатель. Однако пинские Марцинкевичи имели совсем другой герб - "Лелива". Или пытаются объяснить причину использования писателем пинского говора тем, что он хотел избежать цензурных препятствий. Пусть уважаемые оппоненты попробуют написать солидное литературное произведение на диалекте своего родного села, не говоря уже про диалект другой деревни. Уверен, что столкнутся с такими трудностями, что всякие цензурные препятствия покажутся такой мелочью. Тут, кроме колоссального труда, нужны и гениальные способности. Вообще в современном литературоведении господствует упрощенный взгляд на проблему возникновения белорусской литературы. Пошёл деревенский мальчик пасти коров и написал очень талантливое стихотворение на почти литературном белорусском языке, которого тогда ещё и не существовало. А отставной офицер, как настоящий полковник, играючи, бесстрашно и ещё более талантливо сочинил целую поэму в глухой деревне на Смоленщине, на тех землях, где уже не было никакой борьбы между русской и польской культурами, то есть этот случай выпадает из общего контекста развития белорусской литературы, что требует серьёзного осмысления, а не хватание за настоящего полковника. Другой писатель поехал в гости к своим знакомым на Пинщину и написал, ни с того ни с сего, пьесу на совершенно чуждом ему говоре. Возникновение новой литературы - это длительный и непростой процесс, в котором ничего случайно не делается, зависящий от многих факторов: от определённого уровня развития мировой культуры, от развития соседних культур, от соответствующего уровня экономического, социального и культурного развития общества, даже от международной политической обстановки и т. д.

Будем честными, - у апологетов авторства Дунина-Марцинкевича есть ещё несколько серьёзных аргументов:

1. Рукопись "Пинской шляхты", найденная в вильнюсском историческом архиве, имеет следы правки текста рукою самого Дунина-Марцинкевича. Можно найти много убедительных доводов, объясняющих эту ситуацию. Когда мы в архиве переписываем документы, то обязательно переписываем всё, в том числе и пометки, и все правки в самих документах. Разумно было то же сделать и Дунину-Марцинкевичу.

2. В 1887 году Камила, дочка Дунина-Марцинкевича, в письме выдающемуся филологу и этнографу Яну Карловичу называет отца автором "Пинской шляхты". Во-первых, Камила часто видела рукопись пьесы в руках отца и могла сделать ошибочный вывод, что он и есть её автором. Во-вторых, в юриспруденции дочка не может быть свидетелем в деле своего родного отца, как лицо лично заинтересованное и необъективное. Поэтому к её свидетельствам надо относиться очень осторожно.

3. Сейчас белорусские литературоведы считают датой написания "Пинской шляхты" 1866 год. Откуда появилась именно эта дата? Её с потолка назвал [5, с. 344] в 1892 году Александр Ельский - первый биограф Дунина-Марцинкевича, не предоставив однако никаких документальных подтверждений даты, которых мы не имеем и сейчас. По нашей версии, "Пинская шляхта" написана не ранее 1875 года, но, думается, и не позднее 1879 года. Конечно, литературоведы могут возразить, вспомнивши письмо [27, c. 121-123] Винцента Дунина-Марцинкевича языковеду и этнографу Яну Карловичу, в котором белорусский классик писал о том, что некий шляхтич везет в Вильну для чтения рукописи "Пинской шляхты" и "Провинциальных очерков" (возможно, тоже произведение Булгаковского), но при этом писатель не говорит о пьесе как о собственном произведении. К сожалению, это письмо не датировано. Однако, на нем рукой Карловича как будто написано, что он ответил 18 января 1869 года. Но здесь какая-то ошибкаили описка, или неправильное прочтение текста исследователем, так как из содержания письма Дунина-Марцинкевича следует, что написано оно приблизительно в 1879 году. Попробуем доказать это. Белорусский писатель обращается к польскому этнографу как крупному научному авторитету в области народной литературы (т.е. этнографии, фольклористики, языковедения и т. п.), книги которого готов поставить на книжную полку рядом с трудами знаменитого Юзефа Крашевского. К 1869 году у Яна Карловича вышла всего одна книга - его докторская диссертация "Дон Карлос - испанский королевич" (1867). По одной книге, и то по испанской истории, можно ли считать Карловича крупным специалистом по народной культуре? Какие же книги издал учёный до конца 70-х годов? "Советы для собирателей народной культуры" (1871), "Киевский поход Болеслава Великого" (1872), "О вечном жиде" (1873), "О литовском языке" (1875), "Прекрасная Мелюзина и королева Ванда" (1876), на английском языке "Projekt of new way of writing musical notes" (1876), "Лекция к проекту большого польского словаря" (1876), "Народный календарь" (1878), "Лекция для собирателей пословиц, песен, прибауток от родовых и местных названий" (1879)... В конце 70-х годов уже можно об Яне Карловиче говорить, как о действительно крупном этнографе, фольклористе, языковеде и музыковеде.

Кстати Ян Карлович был в родстве с пинскими помещиками Скирмунтами. Этим, наверно, вызван его дополнительный интерес к "Пинской шляхте". Приведем еще один аргумент в пользу того, что "Пинская шляхта" написана после 1875 года. Литературовед Язеп Янушкевич [28, c. 228] пишет: "Тыпалагічна камедыя Дуніна-Марцінкевіча блізкая да напісанай п’есы М. Крапіўніцкага "Пашыліся ў дурні" (1875). П’еса заканчваецца шчаслівымі шлюбамі абодвух парабкаў Антона і Васіля з дочкамі іх гаспадароў, што таксама здзейснілася дзякуючы дапамозе і ўплыву з боку "прадстаўніка ўлады" пісара Скакунца". Вполне возможно, что пьеса Кропивницкого оказала влияние на автора "Пинской шляхты", что объясняет тогда схожесть сюжетов. Булгаковский мог увидеть пьесу "Пашыліся ў дурні" во время гастролей труппы Кропивницкого в Минске.

Мистика, но пьеса "Пинская шляхта" впервые напечатана в Минске в переводе на белорусский язык в тот 1918 год, когда умер Дмитрий Булгаковский. И он уже не мог предъявить свои права на авторство. В том первом издании появилась начальная фраза: "Рэч адбываецца ў ваколіцы О... паміж балотаў, у глушы Пінскага павета", которой не было в оригинале. Можно предположить, что после всех неприятностей и переездов Булгаковский боялся, что может раскрыться его авторство пьесы, где так остро критиковалась судебная система Российской империи. Поэтому он, на нащ взгляд, специально вводит в пьесу некоторые атрибуты село Ольпень Мозырского уезда, пуская заранее возможное следствие по ложному пути. Возможно, ольпенские атрибуты появились в пьесе случайно, но на них сделали акцент переводчики пьесы на белорусский язык Янка Купала и Язеп Лёсик. Кроме того, отметим, что отец Димитрий не мог напечатать "Пинскую шляхту" и по другой причине: для этого необходимо было бы иметь разрешение местного архиерея.

Приведём ещё такой интересный факт. Нами в архиве найдено дело [36] про то , как в 1863 году православный священник Лопатинской церкви Николай Мороз призывал местных православных шляхтичей присоединиться к повстанцам. Так те, трусливые и продажные шляхтичи, просто сдали священника полиции. Об этом случае мог слышать и Дмитрий Булгаковский. Отметим, что в селе Лопатин разговаривают на том же самом говоре, на котором написана "Пинская шляхта".

После восстания 1863 года царские власти отказались даже от попыток белорусизации и взяли курс на тотальную русификацию белорусского населения. Поэтому и полесская культура оказалась в глубоком кризисе также, как и белорусская.

Мартиролог пинских монастырей

Как уже отмечалось раньше, в XVIII веке главными очагами культуры на Пинщине были католические монастыри, которые все были закрыты царскими властями в следующем веке. Это был мощный удар по местной культуре, особенно польской. Великий русский писатель Николай Лесков посетил в 1862 году Пинск, где побывал в бывших католических монастырях. Он подчеркнул, что во всех них были раньше замечательные стенные росписи, от которых почти ничего не осталось. Но там же были ценные живописные полотна, великолепное скульптурное убранство, уникальные органы, прекрасные библиотеки и т. д. От этого не осталось ничего. Исключение составил францисканский костёл, который превратили в приходской, что его уберегло от полного разграбления.

Формальными причинами закрытия монастырей были польские восстания 1831 и 1863 гг., которые, якобы, поддерживали католические монахи. А на самом деле настоящей причиной была проводимая царскими властями политика борьбы с польским влиянием и русификации местного населения.

Первым был ликвидирован в 1832 г. бернардинский монастырь. Николай Лесков [16, с. 32] писал: " После этого монастырь долго оставался пустым и служил складом для хлебных запасов [был отдан в аренду подпоручику Игнатию Неронскому. - Авторы], когда деревянный монастырь, отобранный от сестёр Базилианок, пришел в ветхость, живущие в нём православные монахини были переведены в бывший бернардинский монастырь, который с тех пор стал называться Пинским Варваринским девичьим монастырём. В ограде этого монастыря помещается довольно красивая церковь в западном стиле, большой каменный корпус, в котором отделана только небольшая часть и большой деревянный флигель". Православные монашки перебрались в помещения бернардинского монастыря в 1853 г., а в 1874 обитель была переведена в воссозданный Минский СпасоПреображенский монастырь. Монастырскую церковь обратили в приходскую и приписали её к Лещинской церкви. В монастырских зданиях с 1875 г. разместилась городская больница.

В 1832 г. закрыли небольшой и довольно бедный монастырь босых кармелитов. Монастырские постройки были деревянные, поэтому через несколько лет пустующие здания пришли в ветхость и их просто разобрали.

Любешовский пиарский монастырь был довольно богатым: ему принадлежали сёла Пниовно (502 души муж. пола) и Зелезница (405). Последним настоятелем монастыря был известный учёный Антони Мошинский, но и это не помогло - монастырь закрыли в 1834 году, а вместе с ним знаменитый пиарский коллегиум (училище). Тогда же в Любешове упразднили и капуцинский монастырь.

В 1836 году (по другим сведениям, в 1856 г.) закрылся монастырь редкого ордена коммунистов. Формально по уважительной причине: смерть последнего ксёндза-монаха Исидора Контоновича. Но перед этим, конечно, царские власти запрещали брать в монастырь новых монахов, чтобы монастырь умер естественной смертью. Долгое время монастырский костёл Св. Карла Баромея, типично полесской архитектурной школы, был заброшен. Однако, уже в 1860 г. провели сбор добровольных пожертвований на его ремонт. Вскоре костёл был открыт. Хорошо, что ремонт успели сделать до восстания 1863 г.

В 1839 году на Полоцком соборе была ликвидирована Греко-католическая церковь, а вместе с ней и все мужские базилианские монастыри и женские монастыри сестёр базилианок. Пинский Лещинский монастырь был одним из известнейших и богатейших базилианских монастырей в Российской империи. Обители принадлежало шесть сёл и почти 500 душ крепостных. Историк Виктор Мосейчук [19, c. 89] пишет: "Во время воссоединения униатов с Православной Церковью в Лещинском монастыре были два иеромонаха: Девойна и Фальковский. Они не обязались ранее принять Православие и после объявления Указа о воссоединении за богослужением не поминали Святейший Синод. В сентябре 1839 года они были перемещены в Бытенский монастырь. Лещинская обитель фактически прекратила своё существование". Итак, монастырь со славной историей, с которого начиналась христианизация Полесья, был закрыт. На базе деревянной монастырской Успенской церкви был создан Лещинский православный приход.

Деревянный женский монастырь сестёр базилианок находился в центре города на "Базилианской горке". В 1839 году его перевели в православие. Николай Лесков писал, что в 1853 г. монахини перешли в бывший бернардинский монастырь. Но из архивных документов [39] видно, что в 1844 г. деревянный монастырский дом, два флигеля и земля принадлежали Минскому Спасо-Преображенскому монастырю. Отсюда следует, что монахини вначале или были переведены в минский монастырь, или пинскую обитель присоединили к минской. В 1899 году игуменья Минского Спасо-Преображенского монастыря Корнелия продала оставшееся имущество и землю бывшего униатского монастыря за 6725 рублей яновскому мещанину Арону Бушевскому.

В 1850 году был упразднён женский монастырь маривиаток, находившийся на западной окраине города рядом с монастырём босых кармелитов. Монастырские постройки были деревянные на каменных подвалах (довольно прочные). В монастыре разместили полковой лазарет. Однако вскоре монастырь был разобран.

В 1850 году закрыли доминиканский монастырь. Его костёл в 1857 г. передали в православное ведомство для перестройки его в соборную церковь. Николай Лесков [16, c. 37] писал: "Костёл доминиканцев, также упразднённый теперь, отделывается для православной церкви. С него сбивают колоннаду и проламывают плафон для постройки колокольни. И здесь, говорят, была хорошая стенопись, но теперь и следов её незаметно, потому что после упразднения доминиканского костёла около семи лет назад, он был сдан еврею Аренборгу под склад шерсти. В кельях доминиканов живут теперь два православных священника и помещается городская аптека". Интересен следующий документ [38, л. 6]:

В 1852 году упразднили самый древний пинский католический монастырь - францисканский, который был богат: владел имениями Вышевичи (234 души) и Рудка (298), а также при самом монастыре было 27 душ крепостных. Николай Лесков [16, c. 34] писал: "После девичьего монастыря я видел старый монастырь францисканов. Теперь монастырский храм обращен в приходскую церковь, а в кельях католическим духовенством помещены разные бедные люди, которые не в силах нанять для себя помещения в городе. Из братьев францисканов здесь живут только два старичка, которые по дряхлости и болезни не могли отсюда выехать. Кляштор подчинён канонику Мошинскому, благодаря просвещённому вниманию которого я видел очень древние, но прекрасно сохранившиеся документы с королевскими печатями".

Последним из католических монастырей закрыли Городищенский бенедиктинский монастырь в 1866 году. Ранее он был очень богатый, владел имениями: Сошно (255 душ), Любополь (292), Купятичи (285), Бяла (256) и Дземковичи (176). После восстания 1831 г. эти имения забрали в казну. Непонятно почему так долго не закрывали сам монастырь? Возможно, у бенедиктинцев были заступники из самого Рима?

О дальнейшей судьбе монастыря рассказывает следующий документ [37, л. 1]:

К сожалению, до наших дней сохранились только здания костёлов францисканского, бернардинского и коммунистического монастырей.

Литература

1. Баженова С. На шляху реалізму. Кам’янець-Подільський, 2006.
2. Белоруссия в эпоху феодализма. Т. 4. Минск, 1979.
3. Васовіч С. Духоўныя праваслаўныя вучылішчы на Беларусі (канец XVIII- 60-ыя XIX ст. // Адукацыя і выхаванне. 2002. № 2. С. 9-13.
4. Еленевский Н. Пинское окружное духовное училище // Полесская правда. 2008. № 69-96.
5. Ельскі А. Беларуская літаратура і бібліяграфія //Выбранае. Мінск, 2004. С. 329-357.
6. Каханоўскі Г., Малаш Л., Цвірка К. Беларуская фалькларыстыка: эпоха феадалізму. Мінск, 1989.
7. Кирчів Р. Український фольклор у польській літературі. Львів, 1971.
8. Киселёв В. Он не отделял себя от белорусов. У кн.: Янковский П. Записки сельского священника. Минск-Жировичи, 2004.
9. Кісялёў Г. Савіч Францішак // Беларускія пісьменнікі: Біябібліяграфічны слоўнік у 6 томах. Т. 5. Мінск, 1995.
10. Козлов В. Колумбы российских древностей. Москва, 1981.
11. Крачковский Ю. Исторический очерк деятельности Виленского учебного округа за первый период его существования 1803-1832. ч. I. Вильна, 1903.
12. Крашевский Ю. Пинск и его окрестности // Сын Отечества. 1837. ч. 187. № 18. С. 194-219.
13. Кэмпфі А. Дарога Плакіда Янкоўскага да праваслаўя // Праваслаўе. 2002. № 11. С. 49-55.
14. Латышонак А. Нацыянальнасць - Беларус. Беласток, 2009.
15. Латышонак А., Мірановіч Я. Гісторыя Беларусі ад сярэдзіны XVIII ст. да пачатку ХХІ ст. Вільня-Беласток, 2010.
16. Лесков Н. Из одного дорожного дневника // Кругозор (Пинск). 2000. № 1. С.28-43.
17. Масленікава В. Музычная адукацыя ў Беларусі. Мінск, 1980.
18. Мечковская Н. Винцент ДунинМарцинкевич не был автором водевиля Пинская шляхта // Wiener Slawistischer Almanach. 2000. № 46. S. 225-238.
19. Мосейчук В. История Пинского СвятоУспенского Лещинского монастыря. Сергиев Посад, 2002.
20. Пасэ У. Асвета і грамадска-палітычны рух у школах Беларусі ў першай палавіне XIX стагоддзя // Нарысы гісторыі народнай асветы і педагагічнай думкі ў Беларусі. Мінск, 1968. С. 132-172.
21. Поляков М. Студенческие годы Белинского // Литературное наследство. Т. 56. Москва, 1950.
22. Самусік А. Становішча адукацыйнай справы на беларускіх землях у канцы XVIII - пачатку XIX ст. // Весці БДПУ. Серыя 2. 2007. №2. С. 3-7.
23. Собрание постановлений по Министерству Народного Просвещения. т. 2. отд. 1. Санкт-Петербург, 1864.
24. Сталюнас Д. Межы ў памежжы: беларусы і этналінгвістычная палітыка Расейскай імперыі на заходніх ускраінах падчас Вялікіх рэформаў // Arche. 2009. № 9. С. 175-202.
25. Хаўстовіч М. "Отрекатца отъ своего роду и племени..." // ХІХ стагоддзе. Кн. 2. Мінск, 2000. С. 193-200.
26. Щеглов Г. Изгибы судьбы // Cтупени. 2005. № 3.
27. Янушкевіч Я. Беларускі Дудар. Мінск, 1991.
28. Янушкевіч Я. Вінцэнт Дунін-Марцінкевіч. У кн.: Гісторыя беларускай літаратуры ХІ-ХІХ стагоддзяў. Т. 2. Мінск, 2007.
29. Makarczyk J. Kustodia Grodzieńska. Grodno, 2006
30. Moszyński A., Jelski A. Pińsk // Słownik geograficzny Królewstwa Polskiego i innych krajów Słowiańskich. T. 8. 1887. S. 167-183
31. Moszyński A. Zabytek historyczny o Pińsku // Athenaeum. 1841. T. 6. S. 91.
32. Piosenki gminne ludu Pińskiego/ Zebrał i przekładał Romuald Zieńkiewicz. Kowno, 1851.
33. Polanowska J. Helena Skirmunttowa, zapomniana rzeźbiarka XIX w. // Biuletyn Historii Sztuki. 2004.№ 1-2. S. 105-124.
34. Syrokomla W. Gazeta Warszawska. 1856. № 139.
35. Walicki A. Ks. P. Jankowski// Swiat. 1888.
36. Государственный архив Брестской области (ГАБО) ф. 1, оп. 10, д. 2743.
37. ГАБО ф. 2031, оп. 2, д. 507.
38. ГАБО ф. 2031, оп. 2, д. 4335.
39. ГАБО ф. 2031, оп.2, д. 4381.
40. Национальный исторический архив в Минске (НИАБ) ф. 136, оп. 1, д. 11205.
41. НИАБ ф. 136, оп. 1, д. 28304.
42. НИАБ ф. 136, оп. 1, д. 33722.
43. НИАБ ф. 136, оп. 1, д. 34456.
44. НИАБ ф. 333, оп. 1, д. 746.
45. НИАБ ф. 3157, оп. 1, д. 70, л.129-130.

Александр Ильин, Елена Игнатюк